Кинжал с красной лилией

— Ты не уполномочен заниматься его снами. Ты обязан следить за точным выполнением договора, вот и все! Могу я теперь отправиться спать?

— Да. Конечно. Но сначала загляни к донне Лоренце и постарайся сделать все, чтобы она хорошо поспала хотя бы этой ночью... А потом спокойно ждала будущего.

— Непременно загляну! А ты тоже постарайся поспать. На свежую голову сражаться легче. Если хочешь, могу тебе помочь.

— Нет, спасибо. Ты снова прав, мне нужна свежая голова... Честное слово, я готов отправиться к королю немедленно. Наверняка он уже у себя. Вот уж кто не станет еле-еле тащиться по реке.

— Пойди и как следует выспись, я приказываю тебе как врач. Тебе необходимо набраться сил, а наш вечно юный повеса, можешь быть уверен, воспользуется свободной ночью, когда его супруга плывет по реке под музыку, чтобы уединиться с какой-нибудь красоткой.

Тяжело вздохнув, Джованетти показал на дверь своему чересчур проницательному другу.

— Отправляйся спать! Ты не представляешь себе, до какой степени человек, который всегда прав, может действовать на нервы!

***

Но Филиппо Джованетти до утра не сомкнул глаз. Всю ночь он думал, как ему повести разговор с государем, который никогда еще не был с ним грозен благодаря тому, что вот уже много-много лет отношения Тосканы и Франции были безоблачными. Но на этот раз он вынужден будет противоречить королю, а значит, может навлечь грозу, и не только на себя...

Неизбежной грозой повеяло в воздухе еще явственней, когда Джованетти увидел на верхней площадке лестницы, которая вела в покои короля, выходящего из них своего испанского собрата, дона Педро Толедского, полыхающего гневом. За ним, как обычно, следовала свита его мрачных советников, одетых в черное с ног до головы, но с большими, величиной с мельничное колесо, белыми плоеными воротниками. Эти воротники лишали руки важных сеньоров доступа к собственной голове, и поэтому, несмотря на всю свою важность, сеньоры были вынуждены постоянно прибегать к чужим услугам по самым мелким надобностям — вытереть нос, почесать голову... Лицезрение испанских коллег обычно очень веселило флорентийского посла, но на этот раз он даже не улыбнулся. После беседы с этой компанией гробовщиков король, верно, изрыгает пламя от гнева! Но его несколько успокоил веселый смех, которым его встретил король, когда он вошел к нему в кабинет.

— Входите, входите, мессир Джованетти, — закричал Генрих в ответ на приветствие посла. — Славное лицо! Как раз то, что мне нужно, чтобы вернуть себе хорошее расположение духа, после того, как насмотрелся на вытянутые лица этих иберийцев.

— На мой взгляд, не такие уж они вытянутые, — мягко возразил флорентиец.

— Значит, у нас разные взгляды, — улыбнулся король. — Наш диалог с доном Педро длится вот уже несколько месяцев и отличается поразительным однообразием. Он требует из раза в раз одного и того же: брака дофина с инфантой и брака моей дочери Елизаветы с принцем Астурийским. А я бесконечно отвечаю ему «нет», что ни в малейшей степени его не обескураживает. На этот раз он, как видно, был не в духе, потому что пригрозил мне войной между нашими двумя странами.

— Даже так! И... могу я узнать, что Ваше Величество ему ответили?

— Ответил, что если его господин на такое отважится, то моя задница скорее окажется в седле, чем его нога в стремени. Однако что привело вас ко мне!

Посол герцогства тосканского послал еще одно проклятие в адрес идальго, который опередил его. И без того нелегкая миссия сеньора Джованетти стала еще тяжелее после угроз испанца. Итальянца не обманул веселый смех Генриха. Он достаточно хорошо его знал, чтобы расслышать за веселостью недовольство. Джованетти глубоко вздохнул и собрал свое мужество в кулак.

— Сир, — начал он со всей кротостью, на какую был способен, — я весьма опасаюсь, что буду вам столь же неприятен, как и сеньор Педро Толедский.

— Вы? Да не может того быть! Вы один из немногих, кого я всегда выслушиваю с удовольствием. Так что вас беспокоит?

— Еще один брак, сир! Я очень опасаюсь, что мне придется просить Ваше Величество позволить увезти донну Лоренцу Даванцатти обратно во Флоренцию.

Веселые огоньки в глазах Генриха погасли, как будто кто-то задул свечу.

— Мне казалось, что мы обо всем договорились. Что заставило вас изменить свое мнение?

— У меня есть две причины. Во-первых, письмо, которое я получил сегодня утром из дворца Питти, — солгал он с важностью, которая должна была внушить доверие к его лжи. — Великий герцог и, разумеется, великая герцогиня выражают надежду, что, отправив сюда свою юную родственницу, они вернут ей радость жизни, которой лишила ее трагическая смерть жениха. Его высочество выражает настоятельное желание, чтобы юная особа не обманулась в своих ожиданиях и чтобы ее красота и богатство принесли ей то счастье, каким наслаждаются все ваши подданные...

— Письмо с вами?

— Нет, сир. Ваше Величество понимает, что речь идет о внутренней переписке, и мой господин затрагивает в письме много других вопросов.