Кинжал с мальтийским крестом

Лив поняла, что стоит зажмурившись. Она приоткрыла один глаз и повернулась на звук голоса. Из вестибюля на неё с сочувствием взирал Александр Шварценберг. Лив не знала, что ему ответить… Вроде бы боль немного слабеет… Барон поднялся по ступеням и взял её под локоть.

– Опирайтесь на меня, – предложил он.

Лив кивнула, но так и не решилась наступить на пальцы ушибленной ноги.

– Ну же, храбрая девочка, – подбодрил её Александр. – Смелее! Один шажок!

Лив сделала первый шаг и поняла, что сможет идти. Кузен крепко держал её за локоть и медленно шёл по ступеням рядом с ней. Они добрались до вестибюля, и Лив с облегчением поняла, что боль притупилась.

– Спасибо, мне уже легче, – призналась она.

– Я рад, – серьёзно ответил Александр, но лукавая улыбка вмиг растопила эту официальность, когда он предложил: – Тогда вы, может, возьмёте меня под руку? А то мне приходится нагибаться.

Он был прав: локоть у Лив как-то чудно и неудобно задирался вверх. Просто кузен был гораздо выше. Александр согнул руку, она оперлась на неё, и они чинно отправилась ужинать. В столовой их ждал сюрприз: непогода не помешала приехать ещё одной гостье. За столом вместе с сёстрами поджидала опоздавших племянников тётка Полина.

Евдоксия занимала место хозяйки дома, и это в очередной раз покоробило Лив. Она всё никак не могла смириться, что теперь вместо её тонкой и хрупкой матери во главе стола восседает массивная, как огромный тёмный шкаф, тётка. В Евдоксии было слишком много чёрного: наряд, глаза, волосы, широкие брови. Она, как видно, и сама это понимала, поскольку сильно белилась. Сейчас на тёткином лице застыла злобная гримаса, а её тирада, обращённая к вошедшим, сильно походила на оскорбление:

– Сколько можно всех просить не опаздывать на ужин? Заставлять других ждать себя за столом – признак дурного воспитания. Кузина Софи оказалась недопустимо снисходительной к своим дочерям, но раз теперь обязанность следить за манерами Лив легла на меня, я позабочусь о том, чтобы нам впредь не пришлось за неё краснеть.

– Маман, вы перегибаете палку, – отозвался Александр, – по-моему, графини Чернышёвы сделали в этом году блестящие партии: Вера стала княгиней Горчаковой, а Надин – княгиней Ордынцевой. Насколько я знаю, супруги моих кузин – люди не только богатые, но и безупречно родовитые. Такие мужчины не стали бы жениться на девушках, чьё воспитание хромает. А что касается Лив, то я уверен: она сделает ещё более удачную партию, ведь она – самая красивая из трёх сестёр.

Это высказывание оказалось неожиданным и очень лестным.

«Он, верно, шутит», – задумалась Лив. Она незаметно скосила глаза, пытаясь увидеть лицо кузена. Тот казался невозмутимым, словно его слова и не были комплиментом, а так – всего лишь простой констатацией факта.

Через корку белил на лице Евдоксии проступили бурые пятна. Баронесса явно взбесилась, но её сынок не считал нужным обращать на это внимание. Он подвёл Лив к свободному месту рядом с Полиной, а сам уселся напротив. Женщины за столом притихли. Все ожидали бури. К счастью, Алина догадалась погасить уже было вспыхнувший скандал, заведя разговор про общих знакомых:

– Евдокси, ты слышала, что вся Москва осуждает графа Самойлова? Он беспардонно спускает в игорных домах приданое молодой супруги. Все ожидают вмешательства в скандал деда новобрачной – графа Литты.

Баронесса как будто поостыла, по крайней мере, она кивнула слугам, чтобы те подавали блюда, а потом соизволила ответить:

– Я знаю, граф недоволен тем, как ведёт себя муж его внучки. Перед отъездом в столицу Юлий Помпеевич не раз жаловался мне на распутство зятя, более того, он уже не скрывает, что собирается развести Самойловых.

– Это может стать непростительной ошибкой, – вмешался в разговор Александр. – Они – молодожёны и, по-моему, неплохо ладят. Мало ли кто не нравится тестю или свекрови… Не дело старикам лезть в жизнь молодой семьи.

Какая неосторожность! Все в доме знали, что спорить с баронессой Шварценберг недопустимо в принципе, а уж то, что вытворял сейчас Александр, было настоящим безумием. Лив обречённо вздохнула – теперь достанется всем. К сожалению, она не ошиблась.

– Где это ты понабрался такой ереси?! – взорвалась Евдоксия. – Я очень сожалею, что привезла тебя в Россию. Нужно было оставить тебя при венском дворе – там хоть понимают, что такое этикет и как нужно говорить со старшими. Как ты смеешь осуждать решения графа Литты?! Он – друг твоего дяди, к тому же именно Литта представил тебя новому российскому государю, расхвалив, что ты владеешь восемью языками. Ты получил место в Министерстве иностранных дел исключительно по рекомендации графа!

В лице её сына не дрогнула ни одна чёрточка. Голос его остался ровным, а тон подчёркнуто учтивым: