Кинжал в постели

– Ты чего? – Он погладил ее ладошку. – Боишься?

– Не люблю тут находиться, – Мари исподлобья глянула на могилу, мимо которой они проходили. – Не люблю!

– Их нечего бояться. Оттуда еще никто не вернулся, – проговорил Боголюбов и пошел к знакомой ограде.

Могилы сына и жены были ухожены, оградка покрашена. Цветы стояли свежие, но только у жены.

Надо же, с теплом подумал Боголюбов о своих соседях, и тут не забыли позаботиться. Квартиру в порядке содержали и могилы.

– Вот здесь мои родные… – ломающимся от волнения голосом произнес он, присел на корточках, провел ладонью сначала по одной, потом по второй фотографии, прошептал: – Привет…

Он потом что-то еще шептал им. Что-то хорошее и светлое. В чем-то винился, за что-то просил прощения. Не заметил, как пошел дождь. И на Мари почти не смотрел. Она покорно сидела на скамеечке и не отводила взгляда от фотографии его сына. Лицо ее было серым то ли от испуга, то ли от холода. Ему сделалось стыдно.

– Идем, ты совершенно замерзла. – Сергей встал, отряхнул колени, в какой-то момент, даже не заметив, он опустился на землю. – Идем, Мари.

Но она почему-то упорно не вставала, продолжая таращиться на могилу его сына. Вернее, на его фотографию.

– Мари! – повысил голос Боголюбов. – Ты чего?

Она вздрогнула, вытащила из кармана руку и, вытянув ее в сторону памятника его сыну, произнесла:

– Ты сказал, что оттуда не возвращаются?

– Да, сказал. Идем. – Он уже пожалел, что притащил ее сюда, не ожидал, что она так расквасится.

– Ты сказал, что оттуда не возвращаются?! – чуть громче спросила Мари, и ее начало колотить.

– Мари? Что с тобой, детка?

Боголюбов с силой сорвал ее со скамейки, прижал к себе, погладил по содрогающейся спине.

– Сказал, конечно, сказал, это факт непреложный, – начал говорить он тихим, ласковым голосом, хотя обниматься с другой женщиной на могиле жены было неприятно. – Оттуда не возвращаются, Мари.

– Но он… Он жив! – И ее трясущаяся ладошка снова ткнула в сторону памятника его сыну.

– Кто жив? – Боголюбов недоуменно проследил ее жест.

– Этот парень… Он жив, это точно!

– Мари… – Сергей попятился, выпуская ее из рук. Тяжело вздохнул, покачал головой. – Если бы это было правдой, Мари… Я не знаю, что сделал бы…

– Этот парень жив, Сережа. Это тот самый Диман, про которого я тебе говорила, – затараторила она, вышла из оградки, увлекая Боголюбова оттуда за рукав. – У меня отличная память на лица. Если я один раз увидела человека, я запомню его на всю жизнь. Он сменил прическу, да. Он теперь носит длинные волосы, зачесывает их назад, иногда убирает в хвост, но это он! Он!!!

Боголюбов молча следовал за ней по узкой дорожке. В голове было пусто, в душе тоже образовалась странная пустота. Ни боли, ни злости на Мари. Пусто!!!

И еще кое-что было. Крохотное такое воспоминание, которое он, очнувшись в больничной палате, принял за бред вследствие болевого шока.

Там на дороге, когда тот человек стрелял в него и говорил что-то напоследок, ему вдруг показалось, что он узнал этот голос. Он не помнил слов, он помнил голос. И он очень сильно напомнил ему голос его сына.

Он… Он жив???

Глава 22

Семен Боголюбов, а по теперешним документам – Дмитрий Ивасюк, медленно расчесывался перед зеркалом. Он со злостью всматривался в черты лица, которое восемь лет старался изменить, загрубить, сделать мужественным. Но материнские гены не хотели исчезать, они проступали в полных губах, длинных ресницах, красивых большущих глазах. Он отрастил волосы, выбелил их под седину, надеясь прибавить возраста, зачесывал назад, обнажая не очень высокий лоб. Хоть что-то, хоть как-то, ну!

Бесполезно! Он все равно был узнаваем. Уже трижды за минувшие годы его узнали. Первый раз его узнал Неклюдов Игорь Андреевич. Просто схватил однажды на улице за рукав и поманил пальцем. И он пошел за ним, потому что знал его давно. Потому что он помогал ему с фальшивыми документами еще в прошлой «живой» жизни.

Неклюдов затащил его в какую-то подсобку в одном из своих магазинов. Устроил ему допрос с пристрастием, а выслушав, выдохнул:

– Ну, ты и мразь!

– Люди всякие важны. Люди всякие нужны, – прогнусавил он, опуская голову. – И что теперь? К ментам побежите?

– Даже если бы и собрался, что бы я им сказал? Что пацан, погибший от рук похитителей, на самом деле жив? – Неклюдов тогда равнодушно пожал плечами. – И что? За что тебя сажать-то? Кстати, а кого же папаша твой опознавал?

– Друга моего одного, алкаша конченого. Мы с ним похожи были, как братья. Все: рост, вес, цвет волос, размер ноги, даже шрам от аппендицита почти одинаковый. И наколки у нас были одинаковые. Морду ему в аварии снесло так, что захотели бы, не опознали. У меня всего две пломбы было в зубах, у него одна, вторую уговорил сделать. За бабло тот готов был не то что зубы сверлить… Короче, подготовил я его по полной программе.

– А как объяснил, зачем это?

– Говорил, что за границу хочу его отправить по моему паспорту. Чтобы он там от алкоголя подлечился. Даже договор ему с клиникой показывал. Он поверил. Алкаш!

– Алкаш, а зубы целехоньки?