Кинжал Зигфрида

Перед смертью Куприянов предпринимал попытки найти свою старшую дочь, но внезапная кончина помешала этому. Он успел выяснить, что ты осела где-то в Новгородской области, и я взялся за дело. Ездил по деревням и поселкам, показывал твою фотографию десятилетней давности и расспрашивал, расспрашивал. На одном забытом богом хуторе мне повезло: я наткнулся на пожилую женщину, которую исцелил старец Авксентий. Она-то и узнала тебя на снимке. «Девка похожа на помощницу пустынника, только та постарше будет» – так она сказала. Я подготовился и отправился в Камку под видом инженера Прилукина. Куприяновские миллионы стоили того, чтобы жить в грязной развалюхе, кормить комаров да при том еще корчить из себя специалиста-дорожника, который интересуется старым монастырским трактом. Я нашел тебя, но почему-то не торопился докладывать об этом Леде. Не знаю, что меня удерживало. Помнишь нашу первую встречу у колодца? Стоило мне посмотреть на тебя, как в моем сердце что-то проснулось. Я увидел в тебе… не могу выразить, что я увидел…

Он смешался. Слова все портили. Но другого способа передать свои чувства он не знал.

– Я перестал замечать, в каких условиях я живу, что ем, куда хожу, чем занимаюсь. Я думал только о тебе – днем и ночью. Когда мне приходилось уезжать в Москву, к Леде, разгребать завалы в работе компании, я становился совсем не таким, как в Камке. Я умирал столько раз, сколько мы расставались. Мой ум отказывался понимать, что на меня нашло. Ум любви не знает, она для него – чуждый элемент. Я всегда жил рассудком, а чувства считал второстепенными и ничтожными. Я отбрасывал их, как ненужный хлам, который мешает идти вперед, делать карьеру, добиваться поставленных целей, зарабатывать деньги. Ум все подвергает анализу, все толкует на свой лад… Умом любить нельзя. И вдруг я погрузился в такое блаженство, в такую мучительную радость, что сам себя перестал узнавать. Можешь мне не верить, ты имеешь на это полное право.

У него пересохло в горле, и он замолчал. По лицу Таисии пробегали тени прошлого, отзываясь в сердце томительной болью. Ее губы приоткрылись, но не издали ни звука.

– Я не инженер Прилукин, – признался муж. – Я – Влад Неверов, исполняющий обязанности вице-президента компании твоего… вашего с Ледой покойного отца. Мы сговорились убить тебя после того, как ты станешь моей женой. Потому что в случае твоей смерти все перешло бы ко мне. Леде Павел Анисимович при любом раскладе не оставил ничего, кроме содержания. Если бы ты умерла незамужней и бездетной, все его богатство досталось бы монастырю, куда он ездил замаливать грехи. В пику родной дочери! Он замыслил досадить ей даже с того света.

Таисия не заплакала. Ее слезы высохли. Она пропускала мимо ушей все, касающееся преступного заговора, и ловила подробности отцовской любви. Ей не хватало его все годы, проведенные вдали от дома. Она мысленно говорила с ним бессонными ночами, когда над лесом всходила оранжевая луна и всхлипывали болотные птицы, когда одиночество становилось карой Господней, а не благом. Ей бы тогда еще понять, что монашеский затвор – не ее стезя.

Слова мужа доносились до нее сквозь пелену горечи и сожаления, застилающую сознание. Ей было все равно, что Леда дважды покушалась на ее жизнь, она не винила сестру. Демоны алчности и зависти присасываются к людям намертво – попробуй оторви. Даже молитвы исцеляют не каждого.

– Господин Куприянов рубил сплеча, – продолжал между тем Неверов. – Он решил, что нажитым состоянием будешь владеть либо ты, либо монастырь. Он возлагал на тебя большие надежды и верил: чувство ответственности и дочерний долг заставят тебя вернуться к мирской жизни.

– А…

Он испугался: вдруг Таисия его не слышит и придется повторять все это снова и снова? Он взял ее за плечи и легонько встряхнул:

– Ты меня понимаешь?

– Да, да, говори…

– Я лгал всем. Матери – что езжу в длительные командировки. Леде – что разыскиваю тебя. Она теряла терпение, торопила. Я совершенно запутался! Я не признавался себе, что… полюбил тебя. Мной будто безумие овладело. Я продолжал оказывать тебе знаки внимания, но ты была неприступна. Твоя монашеская одежда и твои обеты стали, казалось, непреодолимой преградой. Я старался, изощрялся, как мог. А когда я совершенно отчаялся, ты вдруг проявила благосклонность…

Мысли Таисии текли по собственному руслу:

– Ты… собирался жениться на Леде? Ты обещал ей?