Кинжальный огонь

Алексей прыгнул на ходу и утонул в соломенной подстилке. Он оперся локтем о куль с овсом, и ему стало так удобно, словно в колыбели. Лешка замер от удовольствия. Ноги гудели, влажная майка липла к телу. Невольно думалось: «Всё же не пешком, только вот успею ли?»

— Несовременная техника — лошади, телега, но и на том спасибо! Как зовут тебя, добрый батя?

— Меня Макаром зовут! — обернулся ездовой через плечо. — Все меня тут знают, всю жисть с лошадьми! Не расстаюсь! Ну, милые, пошли! Ни трактора мне не надо, ни машины! Люблю энто тягло! Послушное, безотказное, ежели с ним по-хозяйски! Да вот с кормами худо…

Тощие кони вяло волочили повозку. Чтобы быстрее — их надо крепко хлестнуть, но ездовой не злоупотреблял кнутом: лишь изредка понукал, да вхолостую помахивал — везут, ну и ладно.

— За рулём тоже хорошо, дядя Макар!

— Не, пока живу, работаю, коней не оставлю. До войны лошади в почёте были! Я конюхом работал в стройконторе, так, поверишь, если бы не лошади — ничего не построили бы! Тёс, доски — подвези! Рамы, стекло, гвозди, раствор — всё лошади в ходу… Машины? Жди машину, когда придёт, — до обеда и потеряешь время! Но! Веселей на горку! Привык я к лошадям! Милое дело!..

— Дядя Макар, а в какой стройконторе до войны работал?

— Ну, в какой! В этой… в нашей стройконторе, на Золотой! Сгорела Золотая Гора! Начальник у нас Джутовский был…

— Джутовский? На Золотой Горе? Мой отец у него работал в стройконторе! Бухгалтером был! Может, знали? Дядя Макар?

— Фамилия как, отца-то? Был у нас бухгалтером Николай Иванович Гале…

— Дядя Макар! — Вскочил Галерин, — Стой, дядя Макар! Я — Галерин, сын Николая Ивановича! — Он ухватился за плечи Макара и потряс его!

— Тпру-у-у! — потянул за возжи конюх. Оба седока соскочили с телеги и обнялись.

— Неужто Николая Ивановича сын? Зовут-то тебя как?

— Алексей я, Галерин!

— Стало быть, Алексей Николаевич! Сын Николая Ивановича! Вот так штука, вот так встреча! Как сейчас помню нашего бухгалтера, Николая Ивановича… Да! Слыхал, слыхал, я знаю, — понизив тон с искренним сожалением сказал Макар, — погиб твой батя, сгинул на войне! Сразу погиб, как ушёл на фронт… Жаль очень… Ну, садись рядом на сиденье, поехали! Но, любезные!

— Откуда, дядя Макар, вы о гибели отца знаете?

— Жена Джутовского сказывала.

— О смерти отца мать узнала только в сорок пятом году, а погиб он в сорок втором. Всю войну мы ждали вестей от отца и ничего не знали о его гибели.

— Так вот, из военкомата пришла бумага на стройконтору в сорок четвёртом году, в конце, кажись, года. Джутовская тогда начальницей была вместо мужа, значит! Работала! Вот она и разыскала адрес твоей матери и сообщила ей. Понял?

— Вот оно что! Мать эвакуировалась с семьёй на Урал, и если бы не Джутовская…

— Марья Петровна и сейчас переписывается с твоей матерью. Стало быть, Алёша, мы как родные-близкие встретились… Вот какое дело выясняется… Но, милые, веселее, пошёл на горку… А сейчас ты куда направился, если не секрет?

— Не секрет, дядя Макар! К дедушке, к маме еду! Ещё до войны мой дед Степан Егорович в Калмыцкие степи подался. Когда война кончилась, мама тоже туда перебралась! Край там благодатный…

— Стало быть, ты, Алексей Николаевич, в гости к деду подался! Ну, привет матушке и Степану Егоровичу… А вот и Кура-Гура! Ты, Алёша, с нами не теряйся, пиши в Сусаники Джутовским. Я у них часто бываю. Александр Михайлович без ноги, на костылях. Приехал с фронта весь израненый, больной. Марья Петровна его обхаживает. Сейчас стал поправляться. Расскажу им о нашей встрече — не поверят. Любил он Николая Ивановича за аккуратные бумаги, да деловитость… Тпру-у! Приехали! Ну, прощай, Алексей Николаевич! Очень рад был такой встрече! Теперича добежишь до поезда, успеешь!

Галерин спрыгнул с телеги, и путники тепло распрощались.

Вечерело. В Кабарде и на других станциях за сутки скапливается столько пассажиров, что и тремя эшелонами не увезти. Курсант не мог влезть даже в тамбур. Вагоны набиты до отказа. Галерин подлез под вагон на другую сторону эшелона. Поезд вот-вот тронется, уже дал свисток. Лешка вцепился в поручень, вскочил на ступеньку — там уже сидели двое, — он пристроился пониже. За его спиной дюжий небритый мужик подобрал ноги: вроде, не возражает против ещё одного соседа.

Поезд шёл не спеша. Колёса тяжело отстукивали на стыках: «Тах-тах! Тух-тух» — ритмично колотило по мозгам. Часто останавливаясь, эшелон лениво полз в вечерних сумерках по чёрной степи. На крохотных разъездах, сгоревших станциях такая же толчея, крики, суета при посадке. Все хотят ехать, а мест нет даже на ступеньках — лезут на сцепку, на буферную площадку… Поезд тронулся. Запахло вонючим дымом. Курсант всунул ладони в рукава шинели, прижался к поручню. Те двое, повыше, сидели молча. Так и ползли! «До Армавира бы доехать, — подумал Галерин, — а там люди сойдут, в вагон влезу…»