Кёсем-султан. Дорога к власти

– Никогда ты не станешь мне чужой! – пылко воскликнул Картал, но объятия все же разжал.

– Тебе – возможно. Но пойми же, что ни ты, ни я не смеем осквернить стены этого дома своим… своей невоздержанностью! Своим прелюбодеянием! Вот как это называется, Картал! Твоя жена здесь, в этих стенах, подумай об этом!

– Марты все понимает, – упрямо повторил Картал.

– Да, – устало кивнула Кёсем, – она все понимает. У тебя потрясающая жена, любимый мой. И я не посмею оскорбить ее. Прости. Я иду к себе в комнату, а ты… ты ступай к себе.

– У мужчины может быть две жены! – В глазах Картала застыли непролившиеся слезы. – И я думаю, Марты разрешит нам…

– У любого другого мужчины, Картал. Нет, не так: у меня не может быть другого мужа, увы! Я привязана к султанскому гарему, заперта в клетке своих обязательств. Считай, что я похоронена там заживо, любовь моя. Ты можешь навещать иногда узницу, я же не смею поднять глаз, случайно вдохнув воздух свободы. Пойми, дела обстоят так, как обстоят. Ты свободен, Картал, так лети… лети прочь. Оставь меня.

Зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, Кёсем устремилась прочь, а Картал остался в галерее, беспомощно глядя ей вслед. Затем махнул рукой и потерянно побрел куда-то вглубь мужской половины.

Из внутреннего дворика, спрятавшись в тени навеса, за всем этим наблюдала стройная темноволосая женщина. Слезы катились из ее глаз, но она стояла, выпрямив спину и не шевелясь. Больше всего на свете Марты сейчас боялась выдать себя.

Наконец губы женщины разжались и с ее уст едва слышно слетело:

– Я снова прощаю тебя, любимый…

Только на этот раз Марты прощала не одного лишь своего мужа. И это было для нее особенно мучительным. Кёсем-султан оказалась вовсе не такой, какой Марты ее себе представляла, и от этого хотелось действительно превратиться в одинокую печальную чайку, улететь куда-нибудь в морскую даль…

Увы, люди не могут летать.

* * *

Люди не могут летать. Люди не могут даже сдержать обещаний, которые давали сами себе. Люди вообще слабы.

Поэтому то, что кажется невозможным ночью, иной раз все-таки случается на следующий день. Хотя те, с кем оно случилось, до последнего мгновения были уверены: такому не бывать.

Уверен был горный склон, что на нем не бывать лавине, уверена река, что не быть на ней наводнению. Уверена Ширин, что сумеет превозмочь свою любовь к Фархаду, Лейли – к Меджнуну, а франкская принцесса Исотте – к доблестному сипахи Тристраму…

Сквозь мелко застекленное окно словно лился оранжевый поток: большую часть дня эта комната, наверно, была погружена в прохладный полумрак, но сейчас вечернее солнце, повиснув точно напротив оконного проема, било в него прицельно, как вражеский лучник, угнездившийся перед амбразурой.

Кёсем украдкой вздохнула. Вовсе не ее это дело – рассуждать о вражеских лучниках, вчера уж нарассуждалась вдосталь. А вот вечернее солнце… Да. То-то и оно, что вечернее. Никогда ей еще не удавалось провести с возлюбленным ночь.

(Мысленно укорила себя: не предает ли она сейчас Ахмеда? Нет, не предает. Тот славный мальчишка, каким Ахмед был первый год их знакомства, – не возлюбленный, именно что славный мальчишка, друг. А вот султан Ахмед, отец ее детей, повелитель правоверных, – он тем более не возлюбленный. И ночь, проведенная с ним, нечто совсем иное, чем час, проведенный с Карталом…)

Их дворцовые встречи – нежданные и тщательно подготовленные, горько-сладкие, обжигающие, как рана, бурные, как шторм, и безмолвные, как смерть, – проходили в разное время суток, иногда и ночью тоже. Но все они были так кратковременны… Лишь изредка удавалось вырвать у времени такой щедрый дар, как пару часов. А чтобы остаться наедине от вечера до рассвета – о таком даже мечтать не приходилось.

И здесь – настолько не во дворце, насколько это вообще можно представить себе, – о таком тоже мечтать не приходится. Вот и сейчас она проведет с Карталом только часть вечера. Пускай и по другой причине.

Точно ли по другой?

Не имеет значения. Они с возлюбленным лежат рядом, плоть к плоти, чувствуют живое тепло друг друга, запах, влагу на коже, ощущают каждый вздох, каждое движение – и пускай даже им отведен сегодня не больший срок, чем во время дворцовой встречи, эти два часа они принадлежат друг другу безраздельно.

Громко загомонили во дворе дети – слов не разобрать, но это, похоже, скорее азартный спор, чем ссора. Кёсем по голосам не всех узнавала: кажется, Сунгура и Атмаджи не было среди них (ну еще бы: парни наверняка уже считают себя взрослыми), а вот девочки были… или только одна?