И что же теперь? Ее обретенная сегодня сестра сказала «Смотри!», но смотреть-то мало… Соединив голоса, кричать, звать на помощь, сорвать с себя остатки кафтанов и замахать ими над головой – или, наоборот, затаиться, погрузившись в воду по ноздри? Может, тогда ладья и не приблизится к деревянному обломку, возле которого вроде бы никого нет, мало ли обломков сейчас плавает… Если там вообще собираются подбирать кого-то из воды, пусть даже с расчетом на какой угодно выкуп. Им, возможно, своих забот хватает.
О Аллах, да ведь неизвестно же, как закончилось сражение!
В этот миг Кёсем вновь ощутила себя султаншей. Но миг и есть миг. Накатилась волна, не очень сильная, но обдала пенным гребнем, погрузила с головой, закружила, и, когда Кёсем, отплевываясь, вынырнула, ее первой заботой оказалось вновь схватиться за мачту, а не корабль высматривать. Когда вновь вспомнила о нем, парус уже не был виден.
– Ждем, – подытожила Марты. – Этим не до нас. А наши нас не бросят, если… если они…
– Слушай, а почему… – быстро начала Кёсем, не зная, что она сейчас скажет, – почему… Картал назвал тебя шестнадцативесельной ладьей?
– Двенадцативесельной, – ответила Марты, все еще глядя в пустоту, но через мгновение ее взгляд обрел осмысленность. – Когда назвал?
– Сама вспомни…
– А… Да, ладья-ласточка, кирлангич. Два косых паруса, по шесть уключин с каждого борта, место для четырех пушек.
– Да-да. Места есть, пушек нет, легкая и проворная, но он ее так и не увидел. Почему-то.
– Увидел бы ее – не видать бы ему меня, – губы Марты дрогнули в чуть заметной улыбке. – Это был выкуп…
– Свадебный выкуп? – удивилась Кёсем.
– Получилось так. Мой отец, Железный Махмуд, он… Ну, ты сама слышала, «почти пират». С кланом Крылатых – то есть тогда его еще возглавлял их отец Курбан, но он уже был болен, – моему отцу было не по пути, совсем. То есть разок их пути пересеклись, и… я уж не спрашивала, но, похоже, моему родителю укоротили клыки. Он после этого несколько дней был в такой ярости, что мы с братишками прятались от него по дальним углам. – Марты усмехнулась уже открыто. – Только и слышно было от него про «проклятый род Курбана»… А потом он дважды подряд в рейды неудачно сходил, совсем, это в его кругах означает, что вот-вот конец уважению, ну и тогда призрак бедности всерьез подступит. В общем, папаша решил рискнуть по-крупному. И исчез, сгинул. Только через четверть года приходит весточка: шаик Махмуда Железного, оказывается, промышлял по ту сторону, в устье Данипра… – Марты дернула подбородком, обозначая направление: она из корабельного рода, воистину Морская Чайка, она всегда знала, где что расположено на море и близ его берегов. Наверно, даже не понимала, что может быть иначе, – промышлял, да и сам оказался промышлен. Команда повырублена и перетоплена, но капитан вроде как взят живым.
– И ты нарушила отцовский запрет, – кивнула Кёсем.
– Запрет-то прямо высказан не был, – фыркнула Чайка. – «Будь проклят род Курбана!» – это все же совсем иное, чем «Не обращайся за помощью к роду Курбана, даже если беда пришла!». А про джан-патриархов ни отцу, ни мне в ту пору знать не полагалось вовсе. В общем, я пораскинула мозгами: братья маленькие, матери давно нет в живых, все родичи и домочадцы сразу разбежались, узнав, что от Махмуда Железного отвернулась удача… Это, получается, госпожа Бедность не просто у ворот стоит, а уже вошла во двор и милостыню там просит. Короче говоря, без отца нам совсем пропа́сть. Что ж, я села в челнок и погребла вдоль берега к той гавани, откуда сегодня мы с тобой отчалили. Мы все.
– Ты в хиджабе была?
– Нет, что ты! У нас тут девушки на подросте свободно ходят, а я так вообще в мальчишеской одежде, иначе не очень-то погребешь… Ну вот. К Курбану меня не пустили, он плох был… Хороший он человек, мой свекор, да и как глава клана, капитан на корабле, тоже из наилучших… был. Мне толком так и не довелось его узнать… А мной занимался один из его сыновей-близнецов. Тот, который не женатый. Угрюмый такой парень, на меня толком и не смотрел…
– Ясно, – снова кивнула Кёсем. Она быстро вычислила годы: Доган тогда только-только ввел в дом Башар, она еще даже не понесла первенца, а Картал… ну да, он, конечно, был тогда угрюм. И не только потому, что отец его близился к рубежу вековечной разлуки.