Кёсем-султан. Дорога к власти

И потому Хадидже глубоко-глубоко запрятала острую неприязнь, охватившую ее при первом знакомстве с шахзаде Османом – в самый дальний угол самого глубокого подвала души запрятала. А дверь в тот подвал не просто заперла крепко-накрепко – замуровала, покрыла узорчатой штукатуркой заподлицо со стеной и расписала вьющимися лозами с цветами столь восхитительными, что достойны райских садов Аль-Джаннат. Чтобы ни следа не осталось. Чтобы никто не имел ни малейшей возможности догадаться, глядя на подобную красоту, какая же непозволительная мерзость за ней сокрыта. Никто-никто. В том числе и сама Хадидже.

Неприязнь к Осману никак не способна помочь Хадидже стать его избранницей. А значит, лишняя она, эта неприязнь. Ненужная и даже вредная. Вот и пусть себе чахнет в глубоком подвале, замурованная и забытая, покрывается паутиной и плесенью, туда ей самая и дорога. А Хадидже будет сидеть у каменной стены, спиной ощущать исходящее от нее тепло, следить восторженным взглядом за происходящим на тренировочной площадке и восхищаться. На свету, между прочим, сидеть. На самом солнцепеке, – чтобы всем желающим было отлично видно ее восхищение ловкостью и силой шахзаде, всех троих вместе и каждого по отдельности. Хотя больше всего, конечно же, восхищала ее мудрость Кёсем, которая привела «своих девочек» на первое знакомство с племянниками султана Мустафы не куда-нибудь, а в тренировочный двор для занятий матраком.

Потому что если и существовало на мужской половине дворца что-то, чем Хадидже могла искренне восхищаться, так это матрак. Матрак поразил Хадидже с первого взгляда и до самой глубины души, тут притворяться не требовалось даже перед самой собой.

Это был настоящий танец – но танец смертельно опасный, боевой, танец на грани жизни и смерти (пусть и не в данном случае, но если вместо учебных клинков в руках у мальчишек окажутся боевые, то даже сейчас!). Полный скрытой силы и откровенной угрозы. Танец воинственный, напористый, сметающий любые преграды, и не важно, что выступает в качестве таких преград – каменная стена или хрупкое человеческое тело. Сердце воздушной плясуньи сладко замирало каждый раз, когда ротанговый меч со свистом вспарывал воздух на расстоянии волоса от тела ловкого танцора, снова избежавшего удара, – в который уже раз. Это был настоящий танец смерти, богиня наверняка одобрила бы, а кто такая Хадидже, чтобы противоречить богине и сомневаться в одобренном ею?

– Правда же, он красавчик? – с восторженным придыханием то ли спросила, то ли просто не смогла удержать в себе переполнявшего ее восхищения Мейлишах, сидящая слева от Хадидже, а Ясемин, сидящая справа, ничего не сказала, только вздохнула судорожно и потом задышала часто-часто.

– О да! – выдохнула Хадидже в ответ то ли подругам, то ли собственным мыслям. И ничуть не покривила душой при этом.

И даже вовсе не потому, что именно в тот миг по случайности задержала взгляд на Мехмеде – а тот действительно был великолепен, от роскошных черных волос, блестящих, как вороново крыло, до узких босых ступней, уверенно попирающих утрамбованную до каменной твердости тренировочную площадку. Его покрытое потом полуобнаженное тело, казалось, было словно отлито из бронзы, но бронзы живой, умеющей не просто двигаться, а танцевать на тонком лезвии между жизнью и смертью, бросая вызов целому миру.

Впрочем, его партнер по учебному бою был прекрасен ничуть не меньше – и тело его ничуть не меньше блестело и перетекало под солнцем жидкой бронзой, извиваясь в немыслимых пируэтах и буквально в последний миг ускользая от представлявшегося неминуемым удара гибкой палки. Партнером этим был Осман – и в азарте боя, пусть даже учебного, был он воистину восхитителен. Даже рыжеватые волосы его ничуть не портили – теперь они казались огненными, вспыхивая живым пламенем в миг, когда, уклоняясь, воин-танцор дергал головой особенно резко. Ранее, когда Осман расслабленно стоял, отдыхая между тренировочными боями, он мог казаться нескладным и некрасивым увальнем, но умелый танцор не мог быть некрасивым никогда! И в груди у Хадидже сладко ныло каждый раз, когда ей чудилось, что стремительный взгляд Османа задерживается на ней, Хадидже, на полмига долее, чем на ее соседках. И бабочки танцевали в ее животе, и щекотали изнутри мягкими крыльями, и становилось жарко-жарко, куда жарче, чем должно было быть даже на самом солнцепеке или в горячем зале парильни.

Конечно же, он победил! Да и как могло быть иначе? Никак. Выбил палку из рук Мехмеда, одним ударом кинул его на землю и прыгнул сверху, словно молодой горный барс. А потом хохотал, запрокинув к небу сияющее лицо, – и небо смеялось ему в ответ, и сердце Хадидже тоже смеялось, вторя им обоим, ибо не было на всей земле зрелища прекраснее.

Не обоим, а троим. Потому что Мехмед тоже смеялся, словно бы даже радуясь победе брата.