Киппс

Теперь представьте, как они спасаются бегством путаными и извилистыми путями, установленными в нашем обществе, — сперва порознь пешком на Фолкстонский Центральный вокзал, потом вместе, в вагоне первого класса, с чемоданом Киппса в качестве единственного провожатого, до Черинг-Кросс, а оттуда в извозчичьей тряской карете, неторопливо громыхающей по людскому муравейнику Лондона, — к дому Сида. Киппс то и дело выглядывает из окна кареты.

— Вот за следующим углом, сдается мне, — говорил он.

Ему не терпелось поскорей оказаться у Сида: там-то уж никто его не настигнет и не разыщет. Он щедро, как и подобало случаю, расплатился с извозчиком и обернулся к своему будущему шурину.

— Мы с Энн решили пожениться, — сказал он.

— А я думал… — начал Сид.

Киппс подтолкнул его к дверям мастерской — мол, все объясню там…

— Чего ж мне с тобой спорить, — заулыбался очень довольный Сид, выслушав, что произошло. — Что сделано, то сделано.

О случившемся узнал и Мастермен, медленно спустился вниз и оживленно стал поздравлять Киппса.

— Мне так и показалось, что светская жизнь будет не по вас, — сказал он, протягивая Киппсу костлявую руку. — Но я, право, никак не ждал, что у вас хватит самобытности вырваться… Должно быть, молодая аристократка клянет вас на чем свет стоит! Ну и пусть ее… Что за важность!

— Вы начали подъем, который никуда не вел, — сказал он за обедом. — Вы карабкались бы с одной ступеньки утонченной вульгарности на другую, но так никогда и не добрались бы до сколько-нибудь достойных высот. Таких высот не существует. Все там вертятся, как белки в колесе. В мире все вверх дном, и так называемый высший свет — это сверкающие драгоценностями картежницы и мужчины, которые только и знают, что бьются об заклад, а для приправы — горсточка архиепископов, чиновники и прочие лощеные блюдолизы и сводники… Вы бы застряли где-нибудь на этой лестнице, много ниже тех, у кого есть собственные автомобили, безутешный, несчастный и жалкий, а ваша жена тем временем шумно развлекалась бы или, напротив, терзалась оттого, что ей не удалось подняться на ступеньку выше. Я давным-давно все это понял. Видал я таких женщин. И больше я уже не лезу вверх.

— Я часто вспоминал, что вы говорили в прошлый раз, — сказал Киппс.

— Интересно, что ж это я такое говорил? — как бы про себя заметил Мастермен. — Но все равно, вы поступили разумно и правильно, а в наше время такое не часто увидишь. Вы женитесь на ровне и заживете по-своему, никого не слушая, без оглядки на тех, кто стоит ступенькой выше или ниже. Сейчас только так и следует жить: ведь в мире все вверх дном, и с каждым днем становится все хуже и хуже. А вы прежде всего создайте свой собственный мирок, свой дом, держитесь за это, что бы ни случилось, и женитесь на девушке вашего круга… Так, наверно, поступил бы я сам… если б нашлась мне пара… Но, к счастью для человечества, люди вроде меня парами не родятся. Так-то! А кроме того… Однако… — Он вдруг умолк и, пользуясь тем, что в разговор вмешался юный мистер Уолт Порник, о чем-то задумался.

Но скоро он очнулся от раздумий.

— В конце концов, — сказал он, — есть еще надежда.

— На что? — спросил Сид.

— На все, — ответил Мастермен.

— Пока есть жизнь, есть и надежда, — сказала миссис Порник. — А что ж это никто ничего не ест?

Мастермен поднял стакан.

— За надежду! — сказал он. — За светоч мира!

Сид, широко улыбаясь, поглядел на Киппса, словно говорил: «Не каждый день встретишь такого человека».

— За надежду! — повторил Мастермен. — Нет ничего лучше надежды. Надежды жить… Да. Так-то.

Эта величественная жалость к самому себе нашла отклик в их сердцах. Даже Уолт притих.

Дни перед свадьбой они посвятили увеселительным прогулкам. Сперва отправились пароходом в Кью и очень восхищались домом, полным картин, изображавших цветы; в другой раз встали чуть свет, чтобы насладиться долгим-долгим днем в Кристальном дворце. Они приехали в такую рань, что все еще было закрыто; все павильоны темные, а все прочие развлечения под замком. В огромном и безлюдном в этот час зале они даже сами себе казались какими-то козявками, а их отдававшиеся эхом шаги — неприлично громкими. Они разглядывали отлично вылепленных гипсовых дикарей, в непринужденных позах, и Энн-подумала: чудно было бы повстречать таких на улице. Хорошо, что в Англии они не водятся. Задумчиво и по большей части молча Энн с Киппсом созерцали копии классических статуй. Киппс только заметил, что чудно, видать, жили люди в те времена; но Энн вполне здраво усомнилась: неужто люди и впрямь ходили в таком виде? А все-таки вокруг в этот ранний час было слишком пустынно. Как тут было не разыграться фантазии! И они с облегчением вышли на огромные террасы парка, под скупое октябрьское солнце, и бродили среди множества искусственных прудов, по тихим просторным угодьям; все тут было такое огромное, сумрачное, пустынное — впору великанам, а вокруг ни души — все удивляло и восхищало их, но куда меньше, чем можно бы ожидать.