Киппс

Киппс онемел от изумления.

— Я услыхала стук и пошла отворять, — стала рассказывать Энн. — Я была наверху, натирала полы. Откуда мне было знать, что это гости? Сколько здесь живем, никаких гостей и в помине не было. Я услала Гвендолен подышать воздухом, а сама натираю наверху полы, она так плохо натерла, вот, думаю, как раз поспею без нее переделать. Натру, думаю, полы, вскипячу чайник, и тихонько напьемся с тобой чаю, поджарим тосты, пока ее нет. Откуда мне было знать про гостей, Арти?

Она замолчала.

— Ну, — не выдержал Киппс, — дальше что?

— Они постучались в дверь. Откуда мне было знать? Я думала, это торговец какой. Прямо как была — в фартуке, руки в воске — отворяю. А это они!

И опять замолчала. Надо было переходить к самому тягостному.

— Ну, и что же они?

— Она говорит; «Миссис Киппс дома?» Понимаешь? Это мне-то.

— Ну?

— А я вся перемазанная, простоволосая, не то хозяйка, не то прислуга — не поймешь. Я от стыда прямо чуть сквозь землю не провалилась. Думала, словечка не вымолвлю. И ничего не могу надумать, взяла да и сказала: «Нету дома» — и по привычке протягиваю поднос. А они положили на поднос визитные карточки и пошли. Ну, как я теперь покажусь на глаза этой даме?.. Вот и все, Арти! Они эдак оглядели меня с ног до головы, а я и захлопнула дверь.

— О господи! — простонал Киппс.

Энн отошла и дрожащей рукой стала без всякой надобности ворошить кочергой уголья в камине.

— Дорого бы я дал, чтоб ничего этого не было, пять фунтов не пожалел бы, — сказал Киппс. — Да еще священник, не кто-нибудь.

Кочерга со звоном упала на каминную решетку; Энн выпрямилась, в зеркале отразилось ее пылающее лицо. Досада Киппса росла.

— Надо все-таки думать, что делаешь, Энн! Право же, надо думать.

Он сел за стол, все еще держа в руках визитные карточки, с каждой минутой острее чувствуя, что теперь-то уж двери общества для него навсегда закрыты. На столе расставлены были тарелки, на краю каминной решетки ждали (под фаянсовой крышкой в цветах) поджаристые ломтики хлеба, тут же грелся чайничек для заварки, и чайник, только что снятый с полки в камине, уютно посвистывал среди углей. Энн с минуту смотрела на Киппса и принялась заваривать чай.

— Надо же! — сказал Киппс, все больше распаляясь.

— Не пойму, ну какой толк теперь злиться, — сказала Энн.

— Не поймешь! А я понимаю. Ясно? Пришли к нам люди, хорошие люди, хотят с нами завязать знакомство, а ты берешь да и выставляешь их за дверь.

— Не выставляла я их за дверь.

— Если разобраться, — выставила. Захлопнула дверь у них перед носом — и только мы их и видели. Дорого бы я дал, чтоб ничего этого не было, десять фунтов не пожалел бы.

Он даже застонал от огорчения. Некоторое время в столовой было тихо, только Энн звякала то крышкой, то ложкой, готовя чай.

— Возьми, Арти, — сказала она и подала ему чашку.

Киппс взял чашку.

— Сахар я уже положила, — сказала Энн.

— А пропади оно все пропадом! Положила, не положила — плевать я хотел! — взорвался Киппс, дрожащими от ярости пальцами кинул в чашку огромный кусок сахару и со стуком поставил ее на краешек буфета. — Плевать я хотел! Дорого бы я дал, чтоб ничего этого не было, — сказал он, словно еще пытаясь задобрить судьбу. — Двадцать фунтов не пожалел бы.

Минуту-другую он хмуро молчал.

Но тут Энн сказала роковые слова, от которых его окончательно взорвало.

— Арти! — позвала она.

— Чего?

— Вон там, около тебя, поджаренный хлеб с маслом!

Молчание, муж и жена в упор смотрят друг на друга.

— Ах, поджаренный хлеб! — крикнул Киппс. — Сперва берет и отваживает гостей, а потом пичкает меня своим жареным хлебом! Только жареного хлеба недоставало. В кои веки можно было свести знакомство со стоящими людьми… Слушай, Энн! Вот что я тебе скажу… Ты должна отдать им визит.

— Отдать визит!

— Да… ты должна отдать им визит. Вот что тебе нужно сделать! Я знаю… — Он неопределенно махнул рукой на буфетную полку, где ютились его книги. — Это в книжке «Как вести себя в обществе». Посмотри, сколько надо оставить визитных карточек, и пойди и оставь им. Поняла?

На лице Энн выразился ужас.

— Что ты, Арти! Как же я могу?

— Как ты можешь? А как ты смогла? Все равно придется тебе пойти. Да они тебя не признают… наденешь ту шляпку с Бонд-стрит — и не признают. А и признают, так словечка не скажут. — Голос его зазвучал почти просительно. — Это нужно, Энн!

— Не могу!

— Так ведь нужно!

— Не могу я. И не пойду. Коли что разумное, всегда сделаю, а смотреть в глаза этим людям, — это после того-то, что случилось? Не могу я, и все.

— Не пойдешь?

— Нет!

— Значит, все! Мы никогда их больше не увидим! И так оно и будет! Так и будет! Никого мы не знаем и не узнаем! А ты не желаешь хоть немножко постараться, самую чуточку, и даже учиться не желаешь.

Тяжелое молчание.

— Не надо было мне выходить за тебя, Арти, вот в чем все дело.

— А, что теперь про это толковать!

— Не надо было мне выходить за тебя, Арти. Я тебе не ровня. Если б ты тогда не сказал, что пойдешь топиться…

Она не договорила, слезы душили ее.