Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– Во-первых, – произнес Майоранский, тряся пальчиком, – я отсидел от звонка до звонка по сфабрикованному против меня обвинению в сотрудничестве с Берией и Судоплатовым. Так что даже формально обвинить меня нельзя.

– Кто вас обвиняет?

– Не перебивать! Я доктор наук и профессор! Если бы не эти... эти волюнтаристы, я был бы сейчас академиком! У меня есть план ликвидации американского империализма.

– Тут у нас с вами много общего, – согласился Лядов. – Только американскому империализму плевать.

– Наплюется! Кровью умоется! – пригрозил Майоранский. – Я согласился сотрудничать в этой операции именно потому, что это близко к теме моей работы.

– В чем же тема вашей работы?

– Служить Родине! – завершил спор Майоранский и медленно поднялся. Лядов ему не помогал.

Он пошел вперед, к выходу из кинотеатра.

Майоранский брел следом, перебирая руками по стене, может быть, в самом деле ему было плохо, а может, демонстративно страдал.

– Постой здесь, – приказала Вера. – Не вылезай, все испортишь.

Она была очень молода, моложе Егора, и инстинктивно чувствовала свое моральное превосходство над слабыми. Она не стремилась заботиться о Егоре, но командовать им уже начала, будто именно ей было предписано спасать Землю от гибели.

Вера скользнула вдоль стены, к двери, заглянула в комнату коменданта.

Ее не было минут пять, а может быть, Егору так показалось – он отвык от времени.

Вера вернулась, пряча в карман куртки маленькую фотокамеру.

– Что они с ним сделали? – спросил он.

– Убили. Я задержалась, я пистолет искала или какое-нибудь оружие. Но не нашла. Может, и не было.

– Или Лядов взял.

– Или Лядов взял. Пошли, они наверняка залезли вовнутрь.

– Куда вовнутрь? – спросил Егор.

– Если бы Лядов хотел просто посетить родные пенаты, он бы не стал нападать на Николаича, правда?

– Конечно же, они ключи взяли.

– А Лядов здесь свой человек. Он все ходы и выходы знает, и к тому же, если я тебя правильно поняла, он не так давно нас покинул.

Они подошли к стеклянной стенке и увидели, что биологи только что спустились на улицу и завернули за угол кинотеатра.

Вера и Егор последовали за ними и осторожно выглянули из-за угла.

Впервые Егор увидел своих оппонентов при ярком солнечном свете. И ужаснулся – не тому, что предстало его глазам, а пониманию, что он и сам принадлежит к той же породе.

Казалось, что породу эту можно было назвать лиловыми людьми... а может, серыми...

– Мы похожи на покойников, – сказал Егор.

– Как говорится, краше в гроб кладут, – ответила Вера. Она была возбуждена, как собака, взявшая след. Она неслась к своей журналистской славе.

Они разговаривали почти в полный голос, потому что утро было шумным – от шуршания ветра, скрипа старых домов, пулеметных очередей на военном стрельбище и отдавленного рокота танковых моторов, от далекого стука колес поезда и его дальнего гудка – даже от карканья воронья, населявшего мертвый город номер такой-то.

Биологи остановились у задней двери в кинотеатр. Лядов возился с ключами, а Майоранский, вместо того чтобы исполнять свой долг и стоять на стреме, присел у стены, морщился, подставляя лицо солнцу, и вроде бы собирался помереть.

Дверь заскрипела и открылась.

– Пошли, что ли? – спросил Лядов.

– А если я не пойду? – ответил вопросом Майоранский.

– Тогда я вас подстрелю, – сказал Лядов.

Он вытащил из кармана пистолет – вот куда делось оружие коменданта!

– Ax, не пугайте меня, Лядов, – сказал Майоранский. – Если бы вы знали, сколько меня в жизни пугали пистолетами и револьверами. Ничего, еще живу...

– Но скоро перестанете.

– Чем скорее мы выполним свое задание, – сказал Майоранский, – тем больше шансов вернуться живыми.

– А вы уверены, что мне этого хочется?

– В ином случае через день-два вы просто помрете.

– Не просто, – уточнил Лядов, – а в мучениях. Как ваши пациенты.

– Если вам хочется исторической точности, – сказал Майоранский, – то мои пациенты порой умоляли о смерти. А я ее им не дарил. Потому что обязан был довести опыт до конца.

– Вы убийца хуже фашистов, хуже Менгеле.

– Не старайтесь меня оскорбить, – сказал Майоранский. – Не выйдет. Я причинял людям боль. Но учтите, что это были не люди, а враги народа, троцкистские двурушники, шпионы и диверсанты, которые хотели уничтожить нашу Родину. Вы куда хуже меня, Лядов, потому что вам совершенно все равно, кого убивать. Это аморальность высшего типа.

– Аморальности высшего типа не бывает, – сказал Лядов, – как не бывает рыбы второй свежести. Я никогда никого не убивал. Я знал, что боевые отравляющие вещества, которые мы разрабатываем, – поручительство того, что наши враги не посмеют развязать биологическую или химическую войну, потому что у нас есть, чем им достойно ответить. От моих ядов погибали крысы и морские свинки. Но люди – никогда.

– А если бы ваши отравляющие вещества были употреблены в какой-нибудь войне... допустим, в Афганистане. Мне много рассказывали о тамошних военных действиях. Если бы их распыляли над кишлаками афганцев...