Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Порой мне трудно объяснить, как работает моя интуиция, но она включается независимо от моего желания, что очень сердит профессора Мирского, который меня изучает по утрам в среду. Ему очень хочется, чтобы я работал как машина.

– Тут я их высадил, – сказал водитель. – Они пешком пошли.

На прощание я догадался спросить:

– А еще кто был?

– Те двое, – сказал водитель, – на семьдесят втором приехали. На автобусе. Одного я даже знал, лет пять назад. Фамилия у него простая, русская такая фамилия, то ли Суворов, то ли Кутузов.

Я прочел в его памяти кое-как накаляканное слово «Лядов», которое он сам не смог выцарапать оттуда.

– Лядов? – спросил я.

– Вот я и говорю. На Суворова похож, понимаешь?

Он даже высунулся из машины и махал нам вслед.

– Привет ему от Вени, Вени Смурного. Запомнишь?

– Запомню.

Вокруг стояло неприятное безлюдье. Не такое, как бывает в дневной деревне, когда все в поле или на ферме, а мертвое безлюдье, когда люди ушли совсем.

Дядя Миша шагал уверенно. Он вел меня в Зиханы-гражданские.

– К военным пока соваться нет смысла. Я взял координаты их комбрига, если произойдет худшее. У них служба дезактивации. Но в деликатные детали их впутывать нельзя. Я успел проглядеть документы, созвонился с людьми – по всем данным никаких ОВ на территории института и городка нет. Но один умный человек сказал, что там могут быть испытательные емкости, не для боевого использования, а для продолжения исследований. И не пробирки, понимаешь, а баллоны.

– Зачем их столько?

– Теперь уже никто не скажет. Но считается, что исследовательское хранилище тщательно оберегается и ждет момента, когда приедут добрые итальянцы на уничтожение нашей гадости. Мы правильно идем?

– Правильно, – сразу ответил я, даже не подумав.

Дядя Миша рассмеялся, он был доволен.

– Я знаю, как тебя включать, пришелец, – сказал он. – Да ты не обижайся. Все мы пришельцы. Я вот здесь в деревне пришелец, и еще неизвестно, между кем и кем больше пропасть. Не исключено, что мы с тобой ближе, чем я с японским самураем.

– Не утешайте, – сказал я. – Мы правильно идем?

– Правильно, Гарик, – ответил дядя Миша. – Надо поспешать. Наверное, зря мы машину отпустили.

Солнце поднялось и начало припекать, но не по-настоящему, как летом, а тем сентябрьским выхоложенным жаром, который уже не может забраться в глубокую тень, и потому там зябко.

Мы пересекли большое поле. Роса почти высохла, но все-таки брюки снизу потемнели от влаги.

Птицы не пели, осенью им нечему радоваться – птенцы ушли в школу, соловей завел молодую любовницу.

Когда мы добрались до кинотеатра, стало совсем тепло, и я даже пожалел, что надел куртку.

– Вот тут, – сказал дядя Миша, – должны храниться святые мощи. Зайдем в комендатуру, там нам скажут, не проходили ли недавно фашистские диверсанты.

Дяде Мише все это не нравилось – у него профессиональное чутье.

Мне тоже не нравилось – у меня свое чутье.

Мы зашли в кинотеатр.

– Это настоящее кино или обманка для американских спутников? – спросил я.

– И то, и другое. С этой стороны кино, с той – подземные помещения: секретные отделы института. Точнее сам не знаю – официального допуска получить не смог.

Дядя Миша подошел к двери в комендатуру.

Он еще не вошел, как я почувствовал тяжелый, тупой запах смерти. Такой, что буквально отшатнулся.

– Там... – начал я.

– Ну вот, – перебил меня дядя Миша, входя внутрь. – Вот и нашкодили.

Он отодвинулся, чтобы мне пройти. Но мне и не потребовалось входить – у стола сидел, упав головой вперед, крупный пожилой седовласый человек в камуфляже.

На рукаве была нашита эмблема – колба в дубовом венке.

– Должны быть еще люди, – сказал дядя Миша. – Не может быть, чтобы он здесь один...

– Все может быть, – ответил я. – По крайней мере русским духом не пахнет.

– Ну, тебе виднее, – согласился уволенный генерал. – Значит, головотяпы.

– Если все это официально не существует...

– Именно так.

– То и охранять нечего.

– Комендант их знал. Иначе бы не пустил к себе. К тому же он был вооружен.

Дядя Миша показал на раскрытую кобуру, притороченную к поясу.

– И еще у него были ключи.

Дядя Миша показал на доску, где в ячейках висели ключи. Стекло, покрывавшее ячейки, было разбито. Некоторых ключей не хватало.

Мы выбежали из кинотеатра.

Солнце нежарко грело, расположившись на фарфоровом сентябрьском небе.

По улице шла милая девушка в джинсах и курточке, сумка через плечо.

Увидев нас, она помахала нам рукой.

– Вы к кому? – спросила она.

– Ждем комиссию, – быстро ответил дядя Миша.

У девушки было грубоватое скуластое лицо и прямые русые волосы – волнующее лицо.

Стройная, легкая – в таких влюбляются безнадежно и безответно.

– Ждите, желаю успеха, – сказала девушка и пошла дальше по улице в сторону поля.

– Погоди, – понизил голос дядя Миша, – дай ей отойти. Я не хочу, чтобы местные видели, куда мы с тобой направились.

Когда девушка скрылась за деревьями, мы обежали здание, чтобы оказаться у задней двери.

От нее вели ступеньки вниз, в подвал.

Дверь в подвал была отперта и приоткрыта.

Пройдя через служебные помещения, ничем не выдававшие специфики этого подземелья, мы оказались в лаборатории.