Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Пребывая в таком печальном настроении, Лидочка прошла в альков гостиной, где под портретом молодой женщины, заморенной Петром Великим, стояли павловский диван и два кресла. Возле них торшер. Лидочка решила, что посидит здесь, и хотела зажечь торшер, чтобы не мучиться в полутьме, но торшер, конечно, не зажегся, и Лидочка уселась просто так. Никого ей не хотелось видеть. Ни с кем не хотелось разговаривать.

В тот момент она услышала нежный шепот:

– А я вас искала.

Темная тень скользнула из-за киноаппарата, который стоял перед диваном, и уселась на диван рядом с Лидой.

Лида сразу узнала Альбину, спутницу Алмазова, из-за которой вчера и разгорелся весь сыр-бор. Меньше всего ей хотелось общаться с этой ласковой кошечкой.

– Я как раз собиралась к себе пойти, – сказала Лидочка.

– Ой, не надо врать, – прошептала Альбиночка. – Я же за вами от бильярдной следила. Вы у себя в комнате были, а там Марта Ильинична с администратором из мюзик-холла, правда?

Альбина засмеялась почти беззвучно, но без желания кого-то обидеть. Ей казалось смешным, как Лида стала свидетелем такой сцены.

– Я все замечаю, – сочла нужным пояснить она. – Я даже не хочу, а вижу. Как будто меня кто-то за руку подводит к разным событиям. Вы не думайте, что это Ян Янович, он даже и не знает, как я все замечаю. А зачем ему знать?

Лидочка не стала возражать. «Пускай говорит, потерплю». Но намерение Лидочки отсидеться, пока Альбина кончит свой монолог, оказалось тщетным, потому что уже следующей своей фразой Альбина удивила Лиду.

– Вы, наверное, думаете, чего меня Ян Янович к вам прислал. А все совсем наоборот. Если он узнает, что я с вами разговаривала, он так рассердится, вы не представляете. Он меня может побить, честное слово…

Альбина сделала паузу, как бы желая, чтобы смысл ее слов получше дошел до Лидочки, а Лидочка успела подумать, что Альбина испугалась соперницы: она, видно, решила, что Лидочка готова заступить на ее место при бравом чекисте.

– Вы уже, наверное, догадались, что я вам скажу, только вы неправильно догадались.

Альбина говорила вполголоса, впрочем, говорить громко в той гостиной было бы неприлично – такая тишина царила в доме. Альбина, поудобнее устраиваясь на узком диване, подобрала под себя ноги, и диван заскрипел, будто был недоволен тем, что кто-то посмел забраться на него с ногами.

От Альбины пахло хорошими французскими духами – Лида любила хорошие духи, и ей было грустно, что теперь у нее нет таких духов и вряд ли в жизни ей удастся снова надушиться ими. И как ни странно, этот добрый терпкий запах примирял Лиду с присутствием этой чекистской шлюшки – как будто возможность вдыхать аромат была платой за необходимость слушать ее излияния. А может, и угрозы.

– Мне бы не хотелось, – сказала Альбина, – чтобы вы сблизились с Яном Яновичем. Я человек прямой, я сразу вам об этом говорю, без экивоков.

– А почему вам кажется, что мне этого хотелось?

– Нас редко кто спрашивает, – сказала Альбина и улыбнулась, в полутьме сверкнули ее белые ровные зубы. – Нас, красивых женщин, берут, и от нас зависит лишь умение отдаться тому, кто нам больше нравится. Только, к сожалению, даже этого нам не дают.

– Ваш Алмазов, – сказала Лидочка с прямотой дамы с хорошим дореволюционным воспитанием, – мне ничуть не симпатичен, и я не собираюсь с ним сближаться.

– Я вижу, что вы искренняя, – сказала Альбиночка, – но ваше решение так мало значит!

– Если оно так мало значит, зачем со мной разговаривать!

– Потому что я хочу, чтобы вы отсюда уехали. Тут же.

– Почему?

– Вы ему страшно понравились! Если вы останетесь здесь, Лида, вы обречены. Я клянусь вам.

– Вы ревнуете? – спросила Лида. Чтобы что-то спросить – нельзя же так: слушать и молчать.

– Господи, сколько вам лет?! – Альбина сморщила нос, нахмурилась, сразу стала старше – даже в полутьме видно. Наверное, со стороны они кажутся добрыми подружками, обсуждающими мелкие дела – какую шляпку купить или где достать муфту из кролика. Пустяки… делят чекиста Алмазова, а он Лидочке вовсе не нужен. Не нужен, но как не хочется признаваться в этом мямле с томными глазками. «Боишься потерять паек и защиту, надеешься, что он возьмет тебя в жены и станешь ты комиссаршей на конфискованном фарфоре». Эти мысли неслись где-то в подсознании и никак не отражались на лице Лидочки – она вела себя как ирокез на ответственных переговорах с бледнолицыми.

– Разве мой возраст так важен? – спросила Лидочка.

– Я думаю, вам не больше двадцати, – сказала Альбина. – А мне уже тридцать.

– И что из этого следует? – Лидочкиному тщеславию захотелось поглядеть на себя со стороны. Приятно быть сильнее и знать, что Альбина вымаливает у нее то, что Лидочке не нужно, то, с чем она готова расстаться, не имея. Но пускай помучается.

– Вы его любите? – спросила Лидочка.

– Господи, о чем вы говорите?

– Тогда зачем вы со мной разговариваете?

– Потому что вы еще ребенок, вы не понимаете, на что себя обрекаете, если попадете в когти этому стервятнику.

– А вы?

– Обо мне уже можно не думать, со мной все кончено. Он – моя последняя надежда, нет, не надежда – он моя последняя соломинка.