Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

– Зачем вы отняли у чекиста именное оружие? – спросил Александрийский.

– Это Альбина, – сказала Лидочка.

– Тогда садись и рассказывай.

* * *

Пока Лидочка рассказывала, Александрийский чертил на большом листе бумаги каракули, словно генеалогическое древо.

Он почти не перебивал, и Лидочке снова показалось, что старику приятно участвовать в столь драматических событиях, потому что участие в них наполняет его жизнь и даже продлевает ее.

– Итак, – сказал он, все выслушав и продолжая рисовать, – у нас с вами есть револьвер системы «наган», который, по моему разумению, не имеет никакого отношения к событиям. Не имеет?

– А если Полину убил Алмазов?

– Думаю все же, что он ее не убивал. Если ее вообще кто-нибудь убивал. Зачем, скажите, Алмазову было бросаться с обыском к ней домой?

Тут же Лидочка вспомнила о содержимом кастрюли. Может, пришло время рассказать о ней профессору? Но профессор перебил ход ее мыслей.

– В любом случае револьвер надо будет вернуть владельцу, – сказал Александрийский.

– Кому?

– Алмазову.

– Но мне его дала Альбина.

– Лидочка, что вы говорите! Вы представляете, какими несчастьями не только для Альбины, но и для всех, кто окружает Алмазова, обернется пропажа нагана? А если Альбина намерена пустить его в дело? Нет, нет, мы обязаны возвратить наган владельцу, иначе небо свалится на землю – перепуганный чекист подобен стаду диких буйволов. Интересно, что делают с чекистами, которые теряют револьверы Дзержинского? Наверное, их распинают на Лубянке.

– Но как возвратить? Я же не могу подойти к нему и сказать: вы тут одну штучку потеряли.

– Оригинально. Я представляю картинку! Нет, вы должны спрятать наган и сообщить Альбине, где он лежит. Но перед этим обязательно взять с Альбины слово, что она не пристрелит чекиста. История учит – вы ей передайте это, пожалуйста, – что еще никто ничего не добился, стреляя в негодяев. Они неистребимы, как головы горгоны, – их можно убить только вместе с системой, которая их породила. Но боюсь, что это дело для наших внуков…

Александрийский перестал рисовать и взял наган в руки. Склонив набок голову, он любовался табличкой с выгравированной надписью.

– Ни в коем случае не передавайте наган Альбине из рук в руки… Добро бы обыкновенная пушка, а то – реликвия великой эпохи! Если в ближайшие годы вашего Алмазова не пустят в расход, этот наган станет экспонатом Музея революции.

Александрийский подошел к платяному шкафу и положил наган на него.

– Мы с Конан Дойлем считаем, что улики должны лежать на виду – тогда их никто не видит, – сказал он.

– А мы не возьмем его с собой?

– Сначала надо отыскать безопасное место.

– Я хотела вам сказать, что ко мне приходил Матя… Матвей Ипполитович.

– А этому что было нужно? – Александрийский сразу подобрался, словно кот, увидевший птичку.

– Он искал Полину.

– Как так искал?

– Он сказал, что не видел ее с ночи.

– А зачем она ему понадобилась? – Александрийский агрессивно наступал на Лиду, словно она была в чем-то виновата.

– Она его шантажировала, она требовала, чтобы он на ней женился, дал свою фамилию, помог устроиться…

– Бред и неправда. Она бы не посмела. Он ее убил, а теперь ищет оправданий.

– А если он ее не убивал? Он сказал, что ходил к ней во флигель, но увидел там Алмазова.

– А чем она его запугивала?

– Что расскажет тот случай… когда он участвовал в насилии. В насилии над ней и другими девочками.

– Этим нашего Матю не испугать, – отмахнулся Александрийский. – Такой грех молодости только красит его в глазах Алмазова.

– Я ему то же самое сказала.

– Надо было промолчать. С убийцами следует вести себя осторожнее.

– Вы правы. Он оказался очень нервным.

– Что еще?

– Я сказала, что знаю о поезде Троцкого!

– Вот! Именно! – Александрийский обрадовался так, словно уже разоблачил убийцу. – В самое больное место! Я же говорил, что ему плевать на насилия и убийства, но Троцкий! Троцкий, предатель партии и марксизма, наш главный соперник и враг, – тут уж не до супербомбы – от такого Мати мы побежим как от зачумленного! Ясно, он боялся именно этого. И Полину ухлопал из-за этого. И вас задушит из-за этого… Что молчите? Он вас душил? Ну, признавайтесь, он забыл о вашей несказанной красоте и начал откручивать вам головку или сразу в сердце ножик? А? Почему молчите?

– Марта вошла в комнату, и он не успел меня задушить.

– Вот именно! – Профессор зашелся в вольтеровском смехе.

– Павел Андреевич, – Лидочке было вовсе не смешно, – вы забываете, что он мог меня в самом деле убить!

– Вы живы! Остальное – лирика, сентиментальная литература. Главное – Шавло фактически признался в убийстве Полины. Как только Алмазов узнает, что Шавло так замаран, он побежит от него как черт от ладана!

– Но ведь речь идет о сверхбомбе, о спасении нашего Союза от фашизма!

– Сверхбомба – дело завтрашнее, дело непонятное и рискованное. А Шавло – сегодняшняя угроза. Ты увидишь, как Алмазов от него отвернется. Вот и замечательно. Это и требовалось доказать.

Раздался отдаленный удар гонга.

– Обед, – со значением сказал профессор. – Теперь можем со спокойным сердцем и за супчик!