Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Лидочка вернулась в прихожую – приготовления к празднику продвинулись уже далеко: стены в прихожей и гостиной были увешаны плакатами и лозунгами, некоторые из них были старыми и разорванными – они остались от прежних маскарадов. На рояле лежал большой бутафорский топор, а три доктора наук, возглавляемые Максимом Исаевичем, волокли по коридору из кухни колоду для разрубания мяса – Лидочка догадалась, что на ней мы будем рубить головы тиранам или, наоборот, революционерам. Об этом Лидочка спросила у восточного типа джентльмена с эспаньолкой, которого ранее видела лишь мельком. Джентльмен был облачен в красные штаны, и потому не исключалось, что топор принадлежит ему. Джентльмен признался, что он палач, и сказал, что выполнит любое пожелание прекрасной монахини и отрубит что угодно кому угодно. Лида была тронута его душевной щедростью и подумала, что Алмазов нуждается в таких бодрячках, но палачу говорить об этом не стала.

В столовой Альбины тоже не было – там аспиранты вешали бумажные гирлянды и флажки с шаржами на отрицательных персонажей истории.

Стоило Лидочке подняться до половины лестницы, направляясь к себе, как она столкнулась нос к носу с Матей, который, глубоко задумавшийся, осунувшийся и бледный – даже жалко смотреть на него, – спускался навстречу. Он был одет обычно, но на шее, на веревке, висела борода из соломы. Матя не сразу заметил Лиду, и та в надежде, что разминется с ним без слов, припустила наверх.

– Лида, – вслед ей сказал Матя, – не изображайте из себя пионерку, которая машет красным галстуком и бежит по рельсам, чтобы остановить поезд.

– Простите, – сказала Лидочка. – Я задумалась.

– Вы никуда не годная лгунья.

Они стояли, разделенные пролетом лестницы, не делая попыток сблизиться. По лестнице то и дело проходили и пробегали участники маскарада, одержимые желанием все сдвинуть с мест и перетащить из комнаты в комнату.

– А вам будет легче, если я скажу правду? Я не хотела вас видеть.

– Так-то лучше. Извините меня, Лида.

– Это ничего не изменит.

– Жаль. Вы мне, честное слово, очень нравитесь. И я не хотел причинить вам боль или обиду. Нечаянно получилось.

– У вас все нечаянно получается?

– Принимаю ваш сарказм… Да, я бываю несдержан. Но поверьте, что мною руководят не злые умыслы… – Матя криво усмехнулся, и черные усики спрятались под нос. – Может, со временем вы меня поймете и простите.

– Может быть, – сказала Лидочка. Ей положено было видеть ужасный лик убийцы, а ей было жалко Матю, который хотел всем сделать лучше. – Дорога в ад выстлана…

– Вы начитанный ребенок, – сказал Матя.

– Я не ребенок.

– Но и не монахиня. Это тоже ложь.

– У нас маскарад, – сказала Лидочка.

– У нас уже пятнадцать лет маскарад. Вы видели палача в красных штанах комиссара?

– Да.

– Известный в Москве стоматолог и доносчик. Будьте с ним осторожнее.

– Я уж не знаю, с кем быть осторожнее.

– А меня можете не бояться… – Матя пошел было вниз по лестнице. Лидочка стояла, смотрела ему вслед. Потом он обернулся и произнес слова, которые Лидочка от него ожидала: – Я бы тоже хотел вас не бояться. Все, что было между нами, пускай таким и останется…

– Не только между нами? – спросила Лидочка.

– У вас змеиный язычок, – сказал Матя беззлобно. – Но вы правы.

– Вот вы где, – сказал Алмазов, выходя из-за спины Лидочки и дружески хлопнув ее чуть пониже спины жестом друга, которому все дозволено. – Я хотел, Шавло, перекинуться с вами парой слов. У вас найдется для меня минутка?

– Хоть две, – сказал Матя.

– На это я и не надеюсь. – Алмазов рассмеялся. – А давайте не тратить времени, а то моя роль на маскараде требует, чтобы я занялся туалетом. Как насчет вашей комнаты?

– Отлично, – сказал Матя.

– Тогда поднимайтесь.

Алмазов быстро сбежал с лестницы и полуобнял Матю. Он был на голову ниже Мати, но куда шире в плечах и сильнее. Рядом с ним Матя казался большой рыбой – самым широким местом в его обтекаемой фигуре были бедра. Так они и ушли по коридору к Матиному номеру – Матя жил в том же флигеле, что и Александрийский.

А Лидочка получила возможность добежать до комнаты Алмазова, она знала, что тот живет на втором этаже, где и остальные академики. Марта рассказывала ей, что там в каждой палате есть свой умывальник и даже уборная.

Когда Лидочка вбежала в небольшой вестибюль, куда выходили несколько одинаковых белых дверей, она остановилась в нерешительности – какая дверь Алмазовых? Ей было страшно, что вот-вот вернется Алмазов, увидит ее здесь, как безбилетницу в ложе Большого театра. Ноги ее стремились убежать, но она понимала, что увидеть Альбину – очень важно, особенно для самой Альбины.

Одна из дверей открылась, и вышел астроном Глазенап в одежде римского патриция и маленьких старых очках на крупном, обвисшем от старости носу.

– Простите, – сказала Лидочка с облегчением, астроном будто был ниспослан ей свыше, – вы не скажете, в какой комнате живет Алмазов?

– Алмазов? – Глазенап сделал умственное усилие. – Алмазов? А чем он занимается? Биофизикой?

– Нет, – сказала Лидочка, и что-то в ее голосе заставило Глазенапа вспомнить.