Кира-Кирюша, Вова и Кап

Капа искали в кустах, искали возле сарая, около помойки, в подвале, где котельная, в подворотне, даже на улицу выбегали — нигде нет!

Ребятам уже помогал водитель пикапа — он громче всех звал: «Кап, Кап!», а тётенька, которая с ним приехала, говорила:

— Василий, хватит тебе! Ехать пора! Подумаешь, собакой больше, собакой меньше… Бездельники!

— Мы не бездельники, — сказала Кира-Кирюша. — Я в детский сад хожу.

И при каждом слове она заливалась слезами. Вова тоже плакал, но тише. А Капа и след простыл.

— Домой пойду, — сказал Вова. — Маме сказать.

И он пошёл к своему подъезду, а за ним тащилась Кира-Кирюша. Они шли и поливали слезами лестницу, и казалось им, что они подымаются не к себе на четвёртый этаж, а на самый высокий этаж самого большого дома в мире. Они шли, шли, шли, шли — и дошли до четвёртого этажа. И там, на площадке, около своей двери они увидели… («Я первый!» — говорил потом Вова. «Нет, я!» — говорила Кира-Кирюша)… Они увидели чёрные висячие уши, а между ними белую звёздочку. И ещё они увидели хвост, который вилял так быстро, что его почти видно не было.

— Капочка! — крикнула Кира-Кирюша.

А Вова потом говорил, что это он первый крикнул «Капочка».

Случай с зеленой чашкой

У Вовы очень неплохая мама. Просто даже очень хорошая. Но посуду она всегда ставит на край стола. Такая уж привычка… Не на самый-самый край, но, всё-таки, близко от него.

Да, но ведь это не значит, что посуда сама должна падать и разбиваться?! Например, зелёная чашка? Кто-то уж наверняка смахнул её со стола!..

Мама так и сказала Вове. А Вова ответил, что это не он, это Кап, не веришь? Ты ушла на кухню, а он как встанет передними лапами на стол, как заденет… Чашка дрык — и вбрызг… то есть, брык и вдрызг!..

И тут приходит папа с Кирой-Кирюшей, и мама показывает им на зелёные черепки.

— Это не я, — сразу говорит Кира-Кирюша. — Это Вова.

— Ничего не Вова, — говорит Вова. — А ты ябеда.

— Перестаньте, — сказала мама. — Виноват во всём Кап. Вон он машет хвостиком, как ни в чём не бывало. И не стыдно ему!

— Кто это сделал?! — спросил папа и показал Капу на зелёные черепки. — Кто?!

А Кап даже не отвернулся — совершенно нет совести! Тогда папа как следует разозлился и крикнул:

— Иди в угол! В угол, я говорю! И лежать там!

Пёс опустил голову и поплёлся в угол. И хвост у него уже не был похож на вентилятор, это был обыкновенный поджатый хвостик с белым завитком на конце. В углу Кап улёгся, положил голову на вытянутые лапы, а на лапы свесил два чёрных лопуха. Только это были не лопухи, а уши.

Прошло очень много времени — наверно, целых десять минут, и тогда Кира-Кирюша сказала:

— Бедный Кап! Весь день лежит… И никому не жаль.

— Правда, простим его, — сказала мама.

— Можешь выйти из своего угла, — сказал папа.

А Кап никакого внимания. Как будто не ему сказано.

— Слышишь? — сказала Кира-Кирюша.

А Кап и ухом не ведёт.

Тогда мама достала из шкафа печенье и сунула прямо Капу в рот.

А Кап не берёт печенье. Так оно и осталось лежать рядом.

Кира-Кирюша конфету ему протянула. В бумажке. И бумажкой нарочно пошуршала. Очень Кап любит, когда конфетной обёрткой шуршат — сразу прыгать всегда начинает, лаять, хвостом вертеть. А сейчас и не поглядел на конфету. Как будто оглох…

Тут Вова сорвался с места, побежал на кухню, схватил там Капину миску и попросил у соседки Раисы Андреевны что-нибудь самое вкусное. Потому что соседка Раиса Андреевна готовит лучше всех в квартире, и все хозяйки с ней всегда советуются: сколько петрушки класть, сколько соли, и в духовку ставить или совсем не надо…

Кусок такого холодца положила Раиса Андреевна в миску, такого блестящего, будто лёд, сочного, словно пражский торт, ноздреватого, как швейцарский сыр — что Вова еле донёс его до комнаты. Он поставил миску перед Капом и сказал:

— На, чуть сам не съел!

Думаете, Кап обратил внимание? Даже уши с пола не поднял.

— Собака заболела, — сказала мама. — Это ясно, как день. Помните, когда поранил лапу — он так же не ел целые сутки?

— У него живот болит, брать печенье не велит, — сказала Кира-Кирюша. Она умела иногда говорить стихами.

Один только папа молчал и ничего не говорил. Даже стихами. Он всё глядел и глядел — на Капа, на печенье, на конфету, на миску с холодцом, на Вову. Больше всего на Вову…

И потом папа сказал:

— Да, мне тоже ясно, как день. Только совсем другое. Мне ясно, как день, что Кап совершенно здоров. И что он не разбивал никакую зелёную чашку. И мы его очень обидели. И все должны просить прощения. Но особенно перед ним виноват один человек: тот, кто свалил на Капа свою вину!..

На мосту

Они вчетвером стояли на мосту. Трое закинули свои удочки за перила, а четвёртой была Кира-Кирюша. Пятым же был Кап, и он не удил рыбу, не стоял на мосту, а непрерывно бегал от одного столбика перил к другому, потом к третьему, и всё ему надо было узнать, всё обнюхать. Уши у него при этом касались дощатого настила, и Вова боялся, что Кап занозит их.