Киреевы

— Разрешите, господин полковник, — вторично вмешался Виктор, — один из арестованных сказал при допросе, что Елена Цветаева часто бывает в городе. Прикажите разыскать ее фотографии и раздать офицерам и солдатам. Тогда ее, безусловно, поймают.

— Завтра же доставить в комендатуру двести снимков Цветаевой, — закричал фон Роттермель. — Немедленно арестовать всех ее родственников!

— Она жила здесь одна, господин полковник. Ее родственники в Москве.

— Арестовать, когда возьмем Москву! Запишите себе в блокнот, лейтенант!

Виктор вынул записную книжечку и сделал в ней пометку.

Роттермель распорядился очистить пути, усилить охрану станции и уехал.

Фон Бринкен и Виктор потратили около двух часов, прежде чем мобилизовали нужное количество людей для выполнения приказа коменданта.

Вернувшись в город, они взяли нескольких солдат и отправились на бывшую квартиру Цветаевой.

Самый тщательный обыск не дал результатов: портрета партизанского командира не удалось найти.

— Она, вероятно, снималась у фотографа по улице Геббельса, — сказал Виктор, — поедем туда и проверим архивы.

— У вас масса энергии, господин Киреев, — одобрил фон Бринкен.

Владелец фотографии Иван Константинович Логинов, невысокий пожилой человек, снимал немецкого ефрейтора. Тот стоял, вытянувшись, как на параде, лицо его было сосредоточенно, важно.

Увидев офицеров, фотограф низко поклонился и спросил:

— Чем могу служить вам, господа?

Ефрейтор, потеряв всю свою важность, поспешно удалился. Виктор коротко объяснил, что им нужно.

Логинов знал Виктора еще мальчиком. Тот не раз снимался у него вместе с матерью и Наташей. Но фотограф держался так, как будто видел его впервые. Молча выполнял все его требования. Фотографии Цветаевой не нашлось.

— Посмотрите номер заказа в журнале, — распорядился Виктор.

— К сожалению, все журналы сгорели у меня на квартире, господин офицер.

— Немедленно разыщите негативы, иначе вы ответите головой, — резко заявил Виктор.

Логинов сжался, по лицу его пошли красные пятна. Он молча, боком подошел к ящику и начал в нем рыться.

Фон Бринкен уселся в единственное кресло и протянул ноги. Он наблюдал, как Виктор вместе с фотографом просматривал негативы. Не находя того, что нужно, Виктор сердито бросал проверенный негатив в угол. Тонкий и печальный звук разбитого стекла доставлял ему, по-видимому, какое-то удовольствие.

Знакомые лица мелькали перед его глазами, прежде чем превратиться в осколки. Вот он сам… Наташа… Катерина с Верочкой и Юриком. Лицо матери кто-то поцарапал ногтем.

Наконец Цветаева была найдена.

— Приготовьте к утру двести пятьдесят хороших отпечатков, — высокомерно распорядился Виктор. — Бумагу получите в комендатуре.

Он вышел вместе с фон Бринкеном, но в дверях обернулся и успел поймать ненавидящий взгляд, которым провожал его Иван Константинович Логинов.

Садясь в машину, Виктор по-мальчишески присвистнул. Казалось, он был очень доволен успешными поисками.

Фон Бринкен тоже сиял. Ему мерещились повышения и награда за поимку важной преступницы.

На другой день фотографии Цветаевой были розданы полиции и сотрудникам гестапо. На стенах домов появилось отпечатанное крупным типографским шрифтом объявление о наградах за поимку командира партизанского отряда. К каждому объявлению был приклеен большой портрет Елены Цветаевой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Поздней осенью 1941 года фашисты повели наступление на Москву. Им удалось прорваться на подступы к столице. Кровавые отблески боя уже скользили по московскому небу.

Даже днем, сквозь густую сетку дождя, в город рвались самолеты со свастикой. Они летели на большой высоте, недоступной для глаза. Зловещий вой моторов «мессершмиттов» и «хейнкелей» звучал эхом близких сражений.

Б подмосковных лесах появились непроходимые завалы. Казалось, ураган небывалой силы свалил огромные деревья. На окраинах города вырастали баррикады, надолбы, подступы к Москве со всех сторон перерезали глубокие рвы. Все это было сделано руками москвичей, нередко работавших под обстрелом с воздуха.

В городе объявили военное положение. Женщинам с детьми, старикам и больным было предложено эвакуироваться в тыл. Их снабжали продуктами и деньгами, предоставляли им машины или места в поездах. Но легко сказать: уехать из родной Москвы, да еще когда она в такой опасности. Каждый булыжник на мостовой становился таким дорогим, словно в нем оставил кусочек сердца.

И москвичи под разными предлогами откладывали отъезд.

Фронт все приближался. Воздушные бандиты иногда прорывались в небо над городом и сбрасывали свой смертоносный груз на жилые дома. Медлить было нельзя. Началась срочная эвакуация всех, кто должен был выехать в тыл. Но шоссе, под холодным осенним дождем, вереницей медленно двигались машины с людьми и домашними вещами.

На лицах уезжающих застыло тоскливое выражение. Дети внезапно повзрослели. Серьезно и печально смотрели они на все, что происходило вокруг них.