Торжественная встреча началась на берегу Дуная. Как только нарядная ладья причалила, священники из Доростола высоко подняли икону богоматери и пошли навстречу дорогим гостям. Вместе с архиепископом Иосифом шел весь клир, звучали молитвы и песнопения, которые впервые слышала древняя река. За толпой виднелись расписные повозки. В первую сели оба архиепископа, в следующие — остальные гости и встречающие. И так ехали до Плиски. Приезд в столицу был намечен на воскресное утро, до наступления жары. Знать собралась перед княжеским дворцом. Появление Мефодия, его длинная белая борода, прихрамывающая походка, большие ясные глаза — все это произвело неизгладимое впечатление.
Почтительно склонив голову, князь Борис-Михаил прикоснулся губами к большой старческой руке. Мефодий перекрестил князя, поднял крест и благословил собравшихся. Ему предстояли важные беседы и проповеди в новой базилике.
7
Климент впервые должен был самостоятельно решать церковные вопросы в Моравии. Когда Мефодий находился в заточении, общепризнанным главой стал Горазд, и теперь Климент был озадачен решением архиепископа. Климент чувствовал, что в душе Горазда что-то сломалось, он стал раздражительным, а порой впадал в апатию. Видимо, это не ускользнуло от острого взгляда Мефодия, так как перед отъездом он собрал учеников в монастырской трапезной, благословил их и сказал:
— Чада мои, не думайте, что, предложив Клименту временно замещать меня, я пренебрег достоинствами Горазда или кого другого из вас. Каждый поочередно будет меня замещать. Я хочу проверить, насколько вы подготовлены к жизни. Пока я томился в швабских темницах. Горазд показал силу духа, умение вести дело и ценить плоды нашего общего труда. На сей раз я хочу испытать Климента,
Эти слова рассеяли сомнения и восстановили прежние дружеские отношения. Правильно поступил старый мудрый учитель.
— Будьте дружными, как пальцы одной руки, помогайте Клименту, и бог поможет вам...Климент не щадил себя, стремясь оправдать доверие и надежды Мефодия. Целыми ночами не гасла свеча в его келье, сон напрасно дежурил под окном. Заботы об укреплении моравской церкви поглотили все его внимание. Времени не оставалось, чтобы постоять перед узким окошком и посмотреть в сад. Иногда, устав от ночных бдений, он сожалел, что не может с прежней легкостью отдаться приятному созерцанию того, как Либуша вплетает в волосы алый мак, как нагибается над каменным корытом и золотистая волна волос касается воды... Это видение казалось ему далеким и привлекательным лишь для незанятого человека, во не для священника, несущего бремя церковных забот целого государства. И все же порой художник в нем заявлял о себе. Она была ведь там, под окошком, в яблоневом саду, хотя ему и казалось теперь, будто она бесконечно далеко. Сколь смехотворно было бы встать у ее ворот и ждать, пока она выйдет, или прийти к отцу и попросить ее руки. Нет, Климент тут же потерял бы уважение своих, стал бы предметом насмешек даже самых молодых послушников. И все же в душе копилась боль, что половина жизни проходит мимо из-за запретов и условностей, которые они сами себе установили. Вот вернется Мефодий, и он даст волю слезам... Но до этого не дошло. Мефодия еще не было, но не было уже и Либуши. Весна увела ее к охраннику из княжеской свиты. Быть может, так лучше. Теперь легче обуздать страсть, которая могла бы вытеснить все другие мысли и желания. Либуша промелькнула, словно солнечный зайчик или весенняя бабочка, и даже ни о чем не догадалась. Спустя некоторое время она приехала к отцу в гости, и он увидел ее — она располнела, на щеках проступили какие-то пятна. И Климент разочаровался в ней. Той, которая украшала волосы алыми маками, больше нет. Бабочка превратилась в кокон.
И по тому, что он стал способен на скорое разочарование. Климент понял простую истину: сам он уже не молод. Время мчалось и уносило иллюзии, как ветер весенний цвет с деревьев в соседнем саду...
— Уж очень ты вглядываешься во все это, очень! — тряхнул головой вернувшийся из Константинополя Савва, наблюдая, как Климент в сотый раз меняет цвет на иконе.
И Климент понял, что означают эти слова: ты стал слишком требовательным. Но ведь то же самое можно сказать о нем вообще. Климент достиг возраста, когда и в наилучшем творении обнаруживаешь недоделки. Вероятно, это чувство появилось у него сразу после отъезда Мефодия в Константинополь. С обостренным вниманием следил Климент за всем и во все вникал, чтобы чего-нибудь не пропустить, не проглядеть. И впервые понял, что враги не дремлют, что они постепенно опутывают моравского князя. Святополк ни разу не обратился к нему как к главе моравской церкви, а Вихинг непрестанно крутился около князя. Его даже видели вместе с князем в местах, совершенно не подходящих для священнослужителей.