Кирилл и Мефодий

Эти слова несколько успокоили таркана. Приезд Ирдиша-Илии его обрадовал. Княжеский брат был очень скрытным, неразговорчивым и не любил обсуждать то, в чем не особенно разбирался. Кожаная одежда, кольчуга, меч на широком поясе — все на нем было как в бою. Воины побаивались его: всегда нахмуренные брови и военная выправка придавали ему строгий вид. Но несмотря на это, они верили в него. На войне против мораван он делил с ними все радости и невзгоды, не претендуя на удобства. Его забота о раненых и о тех, кто неопытен, была известна всем. Он ценил людей и в бою, и в мирном труде, не гнушался отведать и самого скудного угощения, присесть к столу крепостного крестьянина. Он был строг только к тем, кто не заботился о своем оружии и боевых конях. Никто не знал его личной жизни. Ирдиш-Илия не был женат и, когда на эту тему заговаривали, отвечал, что жена для воина подобна палке в колесе повозки. Он посвятил себя государству и готов был уйти к праотцам с этой единственной своей любовью. Конечно, никто не оспаривал такого решения, однако и не каждый одобрял его. Впрочем, кое-кто пытался доказать ему обратное, но Ирдиш-Илия не сердился. В таких случаях он превращал в шутку и свои, и чужие слова, и люди не могли понять, согласен он с ними или нет. У Ирдиша-Илии было одно-два увлечения, даже ходили слухи, будто он вот-вот женится на дочери ичиргубиля Стасиса, которая была намного моложе его. Но девушка заболела и умерла. С тех пор княжеский брат не хотел и думать о женитьбе. Все тарканы огромного государства, имевшие дочерей, были бы рады с ним породниться. Но их желание оставалось только желанием. Ирдиш-Илия был уже в годах, с поседевшими волосами, однако сухой и крепкий, по-юношески быстрый и неутомимый. Он постоянно объезжал села и города, чтобы держать в руках боевые силы страны. Сейчас он находился в Белграде, и кавхан с нетерпением ждал его возвращения, чтобы вместе с ним навестить Бориса-Михаила и решить, что делать с Расате-Владимиром и его людьми, которые в последнее время развили бурную деятельность. Их гонцы разъехались по капанским селам и крепостям проверять оружие, коней, собирать ополчение, но кавхану об этом не было сказано ни слова. Кавхан впервые узнавал о княжеских распоряжениях от других людей — такого еще не бывало! Разнеслась тревожная молва о предстоящих скорых переменах. Расате-Владимир надеялся законным путем вернуть старую веру, а всех духовных лиц намеревался запереть в монастырях, где они гнули бы спины над книгами и искали дорогу к своему богу. В капанских селах неожиданно исчезло немало священников, и никто не мог сказать, куда они делись. Старейшины утверждали, будто те ушли в Константинополь, не сказав, когда вернутся. Кавхан Петр заставил бы капанцев рассказать правду, но чувствовал, что у него нет для этого сил. Старейшины смотрели невинными глазами и явно посмеивались над ним. Их наглая ложь его бесила, однако он сдерживал себя. Страшная вражда, словно ржавчина на боевом мече, стала разъедать страну, и он не решался тронуть ее. Овечский таркан Окорсис отправился в ближайшие крепости уговаривать своих друзей присягнуть на верность Расате-Владимиру. Некоторые не устояли, другие, подученные кавханом Петром, согласились нарочно, с целью узнать, что готовится против веры. Сам хан Расате пригласил на разговор ичиргубиля Стасиса, отвечающего за внутренние крепости, и уже две недели держал его при себе, не отпуская домой и не говоря, зачем держит. В долгих, на первый взгляд бессмысленных разговорах за столом, уставленным яствами, он то хвалил его за преданность государству, то корил за соблюдение законов, введенных Борисом-Михаилом. Стасис прикидывался, будто не понимает угроз, и, глядя ему в глаза, спрашивал:

— А великий князь и хан болгар Расате-Владимир не признает заветов отца?..