Читаем Кирилл Лавров полностью

Он рос самым обыкновенным ленинградским мальчишкой конца 1920-х — начала 1930-х годов. Не слишком прилежным в учебе, не слишком занятым уроками, зато в компании своих одногодков — несомненный лидер, фантазер, сочинитель всевозможных игр и развлечений. Они часами пропадали на Неве, разглядывая разные суда, следили, как тянутся по реке баржи, груженные лесом, углем, как медленно и неуверенно проползают они под пролетами мостов. Как это было здорово — сидеть, свесив ноги, на гранитных парапетах набережных, чувствуя летом их нагретое солнцем тепло, а осенью пронизывающий холод!..

Наверное, именно тогда и здесь родилось и уже на всю жизнь сохранилось это удивительное чувство своего города — своего в самых мельчайших мелочах, родного, единственного, самой судьбой подаренного, со всем его великолепием, с белыми ночами, с прямыми стрелами проспектов и улиц, с его удивительной аурой возникшего на болоте «великого града», знака преодоления, подвига: «Здесь будет город заложен / Назло надменному соседу!..»


Забегая далеко вперед не могу не вспомнить празднование 75-летнего юбилея Кирилла Юрьевича Лаврова. Этот день начался с того, что все съехавшиеся из разных городов и весей гости были приглашены в Петропавловскую крепость, где ровно в полдень юбиляр стрелял из пушки. Наверное, все знают этот давний-давний, но почему-то всегда волнующий обычай: каждый полдень отмечается в городе на Неве выстрелом из пушки Петропавловской крепости. Так было и на этот раз, в ветреный и отнюдь не теплый, но очень солнечный сентябрьский полдень; почетный гражданин Санкт-Петербурга, Кирилл Лавров, кажется, и должен был подать этот знак — знак непрекращающейся жизни величественного и прекрасного города, отмечающего свой очередной, один из многих и многих полдней. А на следующий день мы плавали по рекам и каналам Санкт-Петербурга дружной компанией, и Лавров, несмотря на накрапывающий дождь и туман, не сходивший с палубы нашего то ли катера, то ли «Метеора», казался капитаном, ведущим судно в какие-то светлые и чистые дали. Не могу забыть выражения его лица — оно было задумчивым (наверное, вспоминалось детство), немного грустным, но и радостным от того, что он дарил всем нам свой город, его удивительную красоту, его неповторимость, его непохожесть ни на один другой город в мире. Они каким-то непостижимым образом слились воедино, город и человек, обладающие и редкой индивидуальностью, и неповторимой уникальностью, слились навсегда…

Лавров нередко повторял в своих интервью, что Петербург для него — «уникальное ювелирное изделие, создававшееся в течение 300 лет. Он — красивейшее украшение Российской империи, которое как-то бросили в нижний ящик комода, и оно там пылилось десятилетиями. А каждое произведение искусства требует внимания, ухода… В свое время Даниил Гранин назвал Ленинград „столичным городом с областной судьбой“. Горькое, но точное определение».


А еще он очень любил спорт — не только в детстве и юности, но всегда, всю жизнь. Тогда, в начале 1930-х годов, на тренировках общества «Спартак», ловкого, сильного, светлоглазого мальчишку приметил тренер юношеской футбольной команды Владимир Аполлонович Кусков. Вскоре Кирилл Лавров стал правым крайним нападающим. По мнению тренера, он хорошо ориентировался на поле, замечательно делал «обводки», быстро бегал, а главное — тренировался так увлеченно, с таким азартом, как мало кто из ребят.

Эмиль Яснец пишет в книге о Лаврове: «Огромное увлечение футболом сохранится у него на всю жизнь. И дело здесь не только в совершенно особой футболомании тридцатых — сороковых годов — она не знала еще таких мощных конкурентов, как хоккей и фигурное катание на льду. Не только в завораживающе-эмоциональной „драматургии“ радиорепортажей Синявского — он умел пропагандировать футбол как страсть. Для Кирилла здесь была не только прекрасная игра. Приближение к идеалу мужчины: сильного, мужественного, открытого человека, не умеющего скрывать ни горя неудач, ни радости побед. Как заметил… выдающийся тяжелоатлет Ю. Власов, большой спорт — это еще и испытание на преодоление себя. Он требует не только хорошо развитых мышц, не менее важны волевые свойства личности».

В спорте Лавров видел возможность выковать из себя образец мужчины, а это было для него чрезвычайно важно. Может быть, он еще не понимал тогда — зачем это ему понадобится, но понадобилось буквально через несколько лет, когда началась война и он ощутил свою мужскую ответственность за бабушку, мать, сестру.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза