Кирилл Лавров

В этом эпизоде у Платонова наберется от силы несколько реплик — он молча наблюдает за происходящим, словно оценивая и переоценивая давно знакомых людей. Сплетенные пальцы рук, напряженная спина под офицерским кителем, бесстрастное лицо — и только глубоко в глазах боль. Боль от того, что эти люди предстали перед ним совсем иными, что отныне он никогда уже не сможет быть с ними таким, каким был, потому что внезапно, каким-то прояснившимся, словно промытым взглядом он увидел их изменившимися до неузнаваемости. И через свое молчание, через свою глубинную боль Кирилл Лавров заставлял нас с горечью и тоской осознать, что после этой вечеринки Платонов стал другим, совсем другим человеком…

Г. А. Товстоногов писал: «…Роль Платонова играет К. Лавров. Внешне он очень похож на тех современных молодых героев, которых ему не однажды приходилось играть в других спектаклях, и мы не пытались путем использования сложных компонентов грима как-то видоизменить его облик. И вместе с тем в спектакле „Океан“ артист предстал в совершенно новом качестве — человеком с неожиданным внутренним миром.

Перевоплощение — самый неуловимый этап в работе артиста, именно на этом этапе проявляется подсознательное в его творчестве. И задача режиссера подвести артиста к тому, чтобы этот процесс — от сознательного к бессознательному — совершался естественно».

Эти слова сказаны Георгием Александровичем Товстоноговым о Кирилле Лаврове — еще не слишком доверяющим себе самому, еще во многом сомневающимся, но режиссер, как явственно следует из этих слов, уже не сомневается в мастерстве, в способности к перевоплощению, в умении представать в совершенно новом качестве артиста, которого он несколько лет назад попросил отложить заявление об уходе. И попросил — совсем не зря, вновь явив всем свою мудрость и прозорливость.

Ольга Ивановна очень высоко оценила эту работу сына. «Пока он играл роли мальчиков, — рассказывала мне Наталья Александровна, — мама понимала, что эксплуатируется он сам, такой, какой есть. До этого ее по-настоящему поразила роль в „Четвертом“, мама пришла домой просто ошеломленная. А что касается „Океана“… Мы ведь верили тогда, что таких людей как Платонов — большинство. Мама была такой. Ничего для себя. Все для других… Это просто счастье, что Кира довольно быстро получил право отказываться от „никаких“ ролей. Из его работ в кинематографе мама успела увидеть „Верьте мне, люди!“, „Живые и мертвые“ и „Братьев Карамазовых“. И она была счастлива за Кирилла. Он очень много общался с мамой, он был очень близок с ней. И то, что Кира с Ульяновым доснимали „Карамазовых“ после смерти Пырьева, было для нее очень важно — по-человечески важно, потому что она видела в этом поступок. Она всегда очень поддерживала его и материально, и — главное! — морально. Меня воспитали в том, что Кира главный, старший. Япомню, мама посылала ему на Итуруп продуктовые посылки, а из Ленинграда посылать продукты было нельзя, и мы посылали из области. Однажды мама каким-то образом купила десять плиток шоколада „Золотой ярлык“, и они лежали для посылки Кирочке. Мне, хотя я была совсем маленькой, и в голову не пришло скандалить, просить, чтобы одну плитку отдали мне, потому что это было для него. Потом мама посылала ему грим, который вообще нельзя было посылать, и она вложила коробочку грима в книгу, из которой были вырезаны страницы — просто как в шпионских романах! А в 1947 году мама организовала поездку на Сахалин, считая, что доберется до Кирки, но была нелетная погода… И вот в какой-то момент, когда шел концерт, вдруг сказали: „К Гудим-Левкович сын приехал!“ Мама рассказывала, что он был ужасно грязный, пилотку где-то по дороге потерял, она сразу начала его мыть и увидела татуировку — большого тигра, а он, как-то виновато, объяснил, что все делали, и он захотел…»

Почти одновременно спектакли по пьесе «Океан» появились в ленинградском БДТ, в московском Театре им. Вл. Маяковского и в Театре Советской армии. Из трех исполнителей роли Платонова — Лаврова в БДТ, Евг. Самойлова в Театре им. Вл. Маяковского и А. Попова в Театре Советской армии — сам драматург, А. Штейн, выделял именно Кирилла Лаврова, как артиста, наиболее точно отвечавшего драматургическому замыслу. Для него нет ничего важнее дела, в котором необходимо раствориться, забыв о себе, о своей индивидуальности. И его вина перед Анечкой, на которой он женился впопыхах, оттого, что любимая Маша отказала ему, становилась для Платонова-Лаврова словно частью этого долга, от которого нельзя отступить. Он ощущал свою вину перед любящей женщиной, но прятал эту вину так глубоко, как только мог, в своей душе, чтобы она не разбудила мешающих делу чувств и эмоций, чтобы не заставила думать и страдать от того, от чего нельзя полностью предаться своему долгу… И все же к концу очень многое понимал и научался чувствовать иначе.