Кирклендские услады

Саймон радостно продолжал:

– Она вам понравится, вот увидите, и вы ей тоже, хотя она вряд ли покажет это при первой встрече. У нее сильный характер, как и у вас.

Второй раз он говорил о силе моего характера, и я почему-то внезапно совершенно расклеилась, даже глаза защипало от подступающих слез. Не хватало еще расплакаться перед этим человеком!

Желая скрыть свое замешательство, я выпалила:

– Хорошо, я согласна.

– Вот и прекрасно. Я заеду за вами завтра в два часа, а сейчас вернусь домой и скажу бабушке, что вы приняли приглашение.

Не теряя времени, он кликнул конюха, по всей видимости, совершенно забыв обо мне. Однако я уже не испытывала к нему прежней враждебности и была готова без предубеждения отнестись к миссис Роквелл-Редверз.

Назавтра, ровно в два часа, Саймон Редверз приехал за мной в фаэтоне, запряженном двумя великолепными лошадьми. Всю дорогу, составлявшую около двух миль, я сидела рядом с ним.

– Я могла бы пройтись пешком, – сказала я.

– И лишить меня удовольствия отвезти вас? – Насмешливые нотки вернулись, однако враждебность между нами значительно ослабела. Он был благодарен мне за то, что я пошла навстречу желанию его бабушки, я сменила гнев на милость, видя его любовь к ней, – в общем, мы уже не могли ненавидеть друг друга с прежним самозабвением.

Келли Грейндж оказался просторным помещичьим домом, построенным едва ли более ста лет назад, то есть в сравнении с Забавами почти современным. Он был сложен из серого камня и окружен плодородными полями. Когда мы подъехали к кованым воротам, за которыми начиналась каштановая аллея, из домика привратника вышла женщина, чей выпирающий живот говорил о ее положении, и поспешила открыть нам.

Саймон Редверз приветствовал ее, дотронувшись хлыстом до шляпы, в ответ она вежливо присела. Я улыбнулась ей, и она с любопытством взглянула на меня.

– Уж не сестра ли это нашей Мэри-Джейн? – спросила я, когда мы въехали в аллею.

– Это Этти Хардкастл. Ее муж работает у нас.

– Значит, это она. Мэри-Джейн, моя горничная, рассказывала мне о своей сестре.

– В таких местах все приходятся друг другу родней. Взгляните! Как вам нравится Грейндж? Не сравнить с Забавами, не так ли?

– По-моему, дом очень красив.

– У него есть свои преимущества. Во всяком случае, он намного комфортабельнее Забав, можете мне поверить. Вот придет зима, и вы убедитесь. Наш дом превосходно отапливается, в то время как в Забавах повсюду гуляют сквозняки. Да и неудивительно: чтобы хорошенько натопить там зимой, пришлось бы сжечь весь уголь Ньюкасла.

– Да, в небольшом доме это легче.

– Но у нас не так уж и тесно, – впрочем, вы все сами увидите.

Фаэтон прошуршал по гравию подъездной аллеи и остановился возле парадного входа, обрамленного статуями женщин, пристойно задрапированных и держащих в руках корзины, в которых росли герань и лобелия. По обе стороны крыльца тянулись длинные мраморные скамьи.

Не успели мы подойти к двери, как она была распахнута горничной, видимо, услышавшей шум подъезжающего экипажа. Кучер, не дожидаясь приказаний отъехал от крыльца. Похоже, дом был полон слуг, предупреждавших каждое желание Саймона.

Мы вошли в холл с выложенным плитками полом и широкой лестницей. Холл находился в центре дома, и, взглянув вверх, можно было увидеть крышу. Дом в самом деле был достаточно просторным, но в сравнении с Забавами казался маленьким и уютным.

Саймон повернулся ко мне.

– Если вы подождете здесь минутку, я поднимусь и сообщу бабушке о вашем приезде.

Он взбежал по ступенькам на галерею второго этажа, постучал в одну из дверей и вошел. Через несколько минут он снова появился и сделал мне знак подняться.

Посторонившись, чтобы пропустить меня в дверь, Саймон объявил торжественным тоном, если и содержавшим насмешку, то хорошо замаскированную:

– Миссис Габриель Роквелл!

Я вошла. Комната была заставлена громоздкой мебелью, толстые плюшевые шторы и кружевные занавески были раздвинуты и удерживались затейливыми бронзовыми кольцами. Помимо стола в центре комнаты, там и сям стояли маленькие столики; набитый конским волосом диван, высокие напольные часы, множество стульев и кресел, шкафчики с фарфором, этажерка с безделушками, большая ваза с красными и белыми розами. Однако все это я окинула лишь беглым взглядом, ибо внимание мое сразу привлекла женщина, восседавшая в кресле с высокой спинкой.

Это была Агарь Редверз – или Роквелл-Редверз, как она предпочитала называть себя, – диктатор детской, сохранивший диктаторские замашки на всю жизнь.