Кирклендские услады

Он придвинулся ко мне почти вплотную, я ощутила тепло его тела и затаила дыхание, ожидая чего-то ужасного. Потом я выпрямилась и резко обернулась. Он тут же отступил на шаг. Но зачем он подходил ко мне так близко? Зачем?

– Не забудьте свое желание, – сказал он, – и не вытирайте руку. Впрочем, я, кажется, знаю, что вы загадали.

– В самом деле?

– Это нетрудно. Вы шепнули про себя: «Хочу, чтобы родился мальчик».

– Здесь очень холодно.

– Это от воды – она в самом деле ледяная. Должно быть, из-за известняка.

Он смотрел поверх моей головы, в его взгляде вдруг появилось волнение. Неожиданно возле нас возник человек. Я не заметила его приближения, а Саймон, видимо, заметил.

– Что, пришли загадать желание? – приветливо сказал незнакомец.

– Разве можно удержаться, – отозвался Саймон.

– Люди сюда со всей округи съезжаются, чтобы, значит, попросить о чем-нибудь колодец да поглядеть на пещеру мамаши Шиптон.

– Это и впрямь интересно, – промолвила я.

– Да уж, так оно и есть. Саймон собрал мои свертки.

– Не забудьте – вода должна высохнуть, – напомнил он мне, и я не стала надевать перчатку.

Он властным жестом взял меня за руку и повел прочь от колодца, вверх по улочкам, ведущим к замку.

Люк и Дамарис уже ждали нас в гостинице, и, выпив по чашке чаю, мы отправились в обратный путь.

Уже сгущались сумерки, когда мы добрались до Киркленд Морсайд. Высадив Дамарис у дома доктора, Саймон отвез нас с Люком в Забавы.

Я поднялась к себе, на душе у меня было тяжело. Подозрения терзали меня с новой силой. Почему я так испугалась, наклонившись над колодцем? О чем думал Саймон, стоя рядом со мной? Вынашивал ли он замысел, осуществлению которого помешал случайный прохожий?

Но больше всего меня озадачивало мое собственное поведение. Как я ни иронизировала по поводу чудесных свойств Капающего колодца, я все же задумала желание и теперь горячо надеялась, что оно сбудется.

Пожалуйста, только не Саймон.

Но почему? Какая мне разница – Люк или Саймон? Нет, к чему обманывать себя – мне не все равно. Кажется, именно в тот день я начала догадываться об истинной природе моих чувств к этому человеку. Я не испытывала к нему нежности, но только в его обществе ощущала, что живу по-настоящему. Я часто сердилась на него, но ссориться с ним было интереснее, чем мириться с кем-либо другим. Я дорожила его высоким мнением о моем здравом смысле и была счастлива оттого, что он ставил здравый смысл выше всех других качеств. С каждой новой встречей мое отношение к нему менялось, я все больше подпадала под обаяние его сильной личности.

Только теперь, когда Саймон занял такое важное место в моей жизни, я поняла характер своей привязанности к Габриелю. Я любила Габриеля, но не была в него влюблена. Я стала его женой, ибо он нуждался в защите, и я была готова его защищать; я полагала, что для брака достаточно моего желания сделать Габриеля счастливым, получив взамен возможность покинуть опостылевший родительский дом. Вот почему мне было так трудно вспомнить его лицо; вот почему, потеряв его, я продолжала смотреть в будущее с радостным ожиданием. Со смертью мужа жизнь для меня не кончилась, и причиной тому был не только ребенок, которого я носила под сердцем, но и Саймон... И сегодня, стоя у колодца, я взмолилась от всей души: пожалуйста, только не Саймон!

Я начала замечать, что окружающие ведут себя со мной как-то странно. Не раз я перехватывала взгляды, которыми они украдкой обменивались, даже сэр Мэтью держался как-то настороженно. Смысл происходящего открыла мне Сара, и это открытие встревожило меня больше, чем все предыдущие.

Однажды я зашла к ней в комнату и обнаружила ее за починкой крестильной рубашечки.

– Рада тебя видеть, – приветствовала она меня. – Помнится, тебе нравились мои гобелены.

– Они мне и сейчас нравятся, – заверила я, – чудесная работа. Можно посмотреть последний?

Она строго взглянула на меня.

– Тебе в самом деле интересно?

– Разумеется.

Она хихикнула, отложила крестильную рубашечку, поднялась и схватила меня за руку. Потом на секунду застыла, сморщив личико.

– Я никому его не показываю, – прошептала она, – он еще не закончен.

– В таком случае не буду настаивать. А когда вы его закончите?

Лицо у нее стало такое, будто она вот-вот расплачется.

– Как я могу его закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь. Ты ведь сказала, что он не убивал себя. Ты сказала.

Я напряженно ждала продолжения, однако тетя Сара уже потеряла нить разговора и перескочила на другую тему.

– Крестильная рубашечка была порвана, – спокойно сообщила она.

– Неужели? Но расскажите мне поподробней о гобелене.

– Я не хотела никому показывать раньше времени. Это все Люк...

– Люк? – вскричала я, сердце мое отчаянно забилось.

– Такой непоседливый... Заплакал, когда его поднесли к купели, и порвал рубашечку. С тех пор никто не догадался ее починить. Хотя она ведь не была нужна.

– Вы почините ее так, что она будет как новая, я уверена, – сказала я, и старушка просияла.

– Загвоздка в тебе... – пробормотала она. – Не знаю, куда поместить тебя. Потому-то.

– Не знаете, куда поместить меня? – озадаченно переспросила я.