Киров

Почти везде бросались в глаза татары и другие нерусские — инородцы по-тогдашнему. Некоторые улицы на деревенский лад после дождей тонули в непролазной грязи, и пешеходов спасали от нее дощатые мостки, столь узкие, что не приведи господь поскользнуться.

Хотя по численности населения Томск был вдесятеро больше Уржума, крупные заводы и фабрики здесь не встречались. Совсем как в Уржуме, гурты и отары перегоняли не только окраинными, но и главными улицами. Еще чаще перегоняли табуны — губерния поставляла армии много лошадей, их заодно с людьми пожирала война в Маньчжурии. Родной город напоминала также пересыльная тюрьма, разнившаяся от уржумской лишь огромностью и втеснявшая в себя тысяч до трех арестантов.

Подобно Казани, был Томск давнишним губернским центром, украшенным основательными казенными присутствиями, купеческими особняками, которые соседствовали с хибарами. Делали похожим на Казань и избыток церквей, и рейсирующие по Томи пароходы, и пристанская голытьба, и неряшливые меблирашки, и дворянские отделения в банях, и солдаты на каждом шагу. Однако в Казани, особенно в начале войны, новобранцы, наспиртованные шапкозакидательскими речами и высокоградусными подношениями, бродили по улицам разгульно-веселые. Теперь же, на всем долгом сибирском пути, и здесь, в Томске, солдат словно подменили. Никто уже не верил преступной побаске сановников, будто японцев легко закидать шапками. Война шла к проигрышу.

Приравнивал Томск к Казани и университет. Расположенный гораздо лучше казанского, он утопал в вековой березовой роще. Летние каникулы кончались, студенты съезжались в университет, и из рощи зачастую доносилась их песня, полюбившаяся Сергею:

Юной верой пламенея,
С Лены, Бии, с Енисея
Ради воли и труда,
Ради жажды жить светлее
Собралися мы сюда.

И с улыбкой вспоминая
Ширь Байкала, блеск Алтая,
Всей стране, стране родной,
Шлем привет мы, призывая
Всех, кто с нами, в общий строй.

Каждый здесь товарищ равный.
Будь же громче, тост заздравный!
Первый тост наш за Сибирь,
За красу ее и ширь,
А второй за весь народ,
За святой девиз «вперед» — вперед!

С университетом соседствовал технологический институт. Сюда и влекло Сергея. В левом крыле институтского здания помещалось редкое в те времена учебное заведение — общеобразовательные курсы, дававшие гимназический аттестат зрелости. Намереваясь пройти их, Сергей пошучивал, что попадет в институт не с парадного подъезда, а через левое крыло.

Но поступил он на курсы не сразу.

2

Все писавшие о юности Кирова полагали, что в томскую партийную организацию его вовлекли товарищи, с которыми он подружился осенью 1904 года на курсах. Это ошибка, и архивные находки вместе с достоверными воспоминаниями позволяют исправить ее.

Занятия начались 1 сентября. Но Сергей Костриков стал посещать их, да и то как вольнослушатель, гораздо позже. Найдено его собственноручное прошение, подтверждающее, что лишь 20 декабря обратился он к губернатору за свидетельством о политической благонадежности, необходимым для поступления на курсы. Согласно другому документу, свидетельство это выдано 10 января 1905 года. Третий документ: зачислить Кострикова на курсы начальство разрешило 16 февраля. Деятельный партиец, арестованный на сходке, Сергей сидел тогда в тюрьме. Не сойдутся концы с концами в прежних предположениях, если, допустим, он бывал на курсах и в сентябре. По воспоминаниям Броннера, Крамольникова и еще нескольких сибирских большевиков, Сергей с сентября обучался в кружке, готовившем пропагандистов и агитаторов, и в этом месяце был уже своим человеком в штаб-квартире Томского комитета РСДРП.

Искушенные конспираторы не распахнули бы сразу настежь двери подполья перед Сергеем, будь он просто приезжим новичком, который только что познакомился на курсах с кем-то из партийцев.

Конечно, все обстояло иначе, чем рисовалось доныне.

Сергей покинул родные края отнюдь не школяром и, чтобы связаться с томскими партийцами, ничуть не нуждался в удачных случайностях, не дожидался их. Он, несомненно, имел явку. Ее дали уржумские ссыльные с их обширными знакомствами, разбросанными повсюду, от Нарыма до Женевы, или казанские искровцы, среди которых, кстати, было немало университетских студентов-сибиряков. И, судя по одной из автобиографий Кирова, явка привела его к члену Томского комитета РСДРП Смирнову, погибшему впоследствии, в 1918 году, на фронте.

Еще. Пожалуй, главное.

Сергей с отрочества мечтал о времени, когда добьется самостоятельности, материальной независимости, сможет жить по-людски, собирать книги, ходить в театр.

«Буду терпеть и ждать…» — писал он из Казани учительнице Анастасии Глушковой.