Киров

— Понятно одно: северный ветер выдул нас из времен Второй мировой войны и, похоже, забросил во времена Третьей! Я полагаю, однажды мы окончательно устанем пытаться что-то понять. Но это определенно последствия ядерного удара, и это мне многое объясняет.

Федоров смотрел куда-то вдаль с опустошенным выражением на лице. История изменилась! Он уже ни в чем не мог быть уверен. Ни на что не мог полагаться. Он виновато посмотрел на небольшую библиотеку над своим старым постом. Большая часть книг по истории была теперь не более, чем беллетристикой. Все изменилось, и вызвало какую-то войну. Война была тиканьем часов, подумал он, вспоминая стихотворение Кудрявицкого. Тик-тик-тик – и воздушная тревога застает вас врасплох посреди утра. «Лучше бы тебе слышать это…» – произнес он вслух тихим, безучастным и покинутым тоном.

— Федоров? — адмирал посмотрел на него, подняв от удивления брови.

— Российский поэт, товарищ адмирал, — сказал Федоров, приводя отрывок полностью: – «Порой часы, отсчитывающие твое время, тихо тикают у дверей. Лучше бы тебе слышать это…»

Вольский кивнул.

— Некоторые люди никогда не хотят слушать… — тихо и задумчиво сказал он. — Если этот город был разрушен в результате войны, я боюсь, что это был полномасштабный обмен ядерными ударами между Россией и Западом. Я полагаю, что если мы продолжим следовать вдоль американского побережья, мы увидим то же самое. Все эти города оказались поражены при массированном ракетно-ядерном ударе.

— Но почему, товарищ адмирал? — с побелевшим лицом спросил Самсонов.

— Почему? — Вольский смерил его взглядом. — Вы не смотрите дальше этого корабля, чтобы ответить на этот вопрос, Самсонов. Мы строим эти боевые машины, эти тикающие часы, и они делают свое дело со смертоносной эффективностью. Вспомните, как мы растерзали британские и американские силы – имея один-единственный корабль. И какой еще ущерб мы могли бы причинить, продолжи Карпов свое дело. А потом мы исчезли с места преступления, словно вор в ночи. Без всяких сомнений, нас искали еще очень долго, но все было напрасно. А мы оказались здесь, в каком-то черном будущем, о котором только начинаем получать представление – и это последствия того, что мы сделали, столь беспечно выйдя в море, загруженные ракетами и бомбами. Разве это не то, что вы обучены были делать? — его взгляд несколько смягчился. — Нет, я не обвиняю вас, Самсонов. Но мы делали именно то, чему были обучены. Форма, приветствия, устав и ранги – все это лишь ширма, которой мы отгораживаемся от того, что мы делаем – от войны. В конечно счете, все сводится к ней, верно? И вот последствия. Кто знает, осталось ли в этом мире что-либо для нас?

— Тогда что нам делать, товарищ адмирал? — спросил Самсонов. Глаза всех на мостике были прикованы к адмиралу, ибо его слова словно опалили их осознанием того, что все это произошло потому, что они слепо и бездумно исполняли приказы Карпова, как велел им долг. Долг? Неужели они были лишь часами, настроенными на то, чтобы пробить в полночь, а не людьми, способными протянуть руку и выключить будильник? Тем не менее, тогда они не слышали ничего. Да, конечно, лучше было слышать… Изменили ли они историю и был ли их конец предопределен, и тикали ли их часы? Никто не мог дать ответа.

— Что же нам делать? — сказал Вольский, сцепив руки за спиной. — Уйти искать берег, о котором говорил доктор Золкин. Значит уходим, и ищем тот остров.

Адмирал похлопал Федорова по плечу.

— Федоров, корабль ваш. Мне нужно пройтись по кораблю и поговорить с экипажем. Они заслуживают узнать, что произошло. Кроме того, мне нужно повидать Карпова и Орлова.

На мостике повисло молчание, пока адмирал не отдал последнего приказа.

— Рулевой, разворот. Уводите нас в открытое море. Затем две трети вперед.

— Есть. Разворачиваемся и уходим в открытое море.

* * *

Эсминец «Планкетт» наконец выравнялся, преодолев еще одну волну, и оказался в странно светящемся зеленым море. Кауффман держался за переборочную балку, чтобы не упасть, и был поражен, когда море внезапно успокоилось, и его корабль снова мягко помчался вперед на высокой скорости. Они получили несколько попаданий, но не видели ничего на горизонте. Пылающая огнем стальная тень куда-то исчезла.

Капитан немедленно вышел на крыло мостика с биноклем, оглядывая море во всех направлениях. От его дивизиона эсминцев ничего не осталось. «Бенсон», «Майо» и «Джонс» были уничтожены, но по правому борту он увидел корабли 14-го дивизиона. Они шли несколько позади его кораблей, и меньше пострадали от вражеского огня. «Хьюз» оставлял за собой дымный след, но «Мэдисон», «Гливз» и «Лэнсдейл» на вид были в порядке.

— Да уж, черт меня бери, — выдохнул он, продолжая осматривать море.

— Джимми, свяжись с 14-м дивизионом и спроси, видят ли они немецкий корабль.