Кирза

Через пару минут вываливается, весь раздувшийся и бугристый. На лице — смесь настороженности и счастья.

— Съебываем! — не оборачиваясь, говорит Паша и колобком-мутантом скатывается по тропинке в сторону клуба.

Консервы — дюжину банок, мы сдаем на хранение клубнику Витьке, парню с чудинкой, религиозному слегка.

Тот долго артачится, не желая связываться с ворованным, но в конце концов сдается.

Смешно — всего неделю назад я поспорил как раз с Витьком насчет правила «не укради». Утверждал, что легко можно прожить, не нарушая. Даже в армии. Утверждал, что готов доказать личным примером. Спорили на пачку «с фильтром».

— Нет, ну фактически — я не украл. Просто сообщил Паше информацию. Даже не намекал. Так что ничего я не проиграл тебе.

После ужина мы — я, Паша, Витька и Арсен Суншев отправляемся к Кучеру в санчасть. Банки разделили между собой поровну, и под шинелями их не видать. Витька свою долю взять отказался.

— Все равно, содействовал краже. Значит, гони пачку! — Витька неприклонен.

— Вот к Кучеру придем сейчас, он рассудит! — не сдаюсь я.

— Совсем себе башки заморочили — украл, не украл! Какая разница?.. Главное — сейчас похаваем хорошо! — смеется Арсен.

— Арсен, ты ж мусульманин! Как свиную тушенку есть будешь? — подначивает Паша.

— Э, — машет рукой Суншев. — Аллах далеко, там, в Кабарде. Как узнает?

И то верно.

Кучер выслушивает нас, разогревая тушенку на плитке.

Забирает у меня спорную пачку и кладет к себе в карман.

— Солдат не может красть, — наконец изрекает он. — Это его обкрадывают со всех сторон. А солдат лишь пытается возвратить себе маленькую толику того, что ему положено.

Мы с аппетитом жуем, думая каждый о своем.

— А скажи, Кучер, — я отпиваю из горячей кружки крепкий и сладкий чай. — Вот мои сигареты — ты с ними что сейчас сделал?

Кучер поднимает указательный палец:

— Кражей называется тайное хищение чужого имущества. У нас же с тобой все общее и к тому же я внаглую, открыто сунул пачку себе в карман. Какая же это кража?

Вечером — неприятность. Залет.

Кто-то стуканул нашим старым о тушенке. Кто — нет смысла выяснять. В части сотни глаз и ушей, ты всегда на виду.

Пашке и Витьке повезло — они заступили в караул. Остались я и Арсен.

После отбоя нас поднимают и подзывают к себе.

Больше всех кипишует Соломон:

— Суки, голодаем, да? Не наедаемся, падлы? — все это под методичные удары в грудь и по голени. — Нет, Борода, ты прикинь, какие бойцы пошли!

Рябоконь отвешивает нам фофаны:

— Надо старых уважать! Старых надо угощать!

Борода лениво щурится с койки:

— Сколько банок спиздили?

Строптивый Арсен огрызается:

— Сколько надо, столько и спиздили!.. Все наши…

Через полчаса в туалете я помогаю Арсену умыться и остановить кровь.

— Я его, суку, зарежу! — цедит сквозь зубы Арсен, промывая нос. — Я не я буду, если не зарежу!

Почти не сомневаюсь в этом. Сам готовился с Черепом утопить в болоте падлу. Но Арсен — другое дело. Такие редко отступаются.

Дверь распахивается и на пороге возникает дневальный:

— Соломон зовет. Обоих.

Старые готовятся варить чай, разматывают провод кипятильника.

— Где лазите, бля? Я че, вас ждать должен? — начинает заводить себя по новой Соломон. — Взяли, нашли две кружки и бегом воды принесли!

В другом конце казармы, у тумбочки дневального, стоит бачок с питьевой водой.

Мы с Арсеном, переглянувшись, пробегаем мимо.

Убедившись, что в туалете никого нет, склоняемся над одним из очков и в несколько приемов начерпываем обе кружки.

Арсен предлагает еще и поссать туда, но вода и так подозрительно темная.

Моем руки и несем воду Соломону.

Поили мы таким образом старых еще много раз — и для чая им носили, и просто сырую они пили.

Никто из них не сдох. Даже не заболел.

Суншев и зарезал бы Соломона, как пить дать, но судьба опять вмешалась и отвела. Сначала Соломон лежал в госпитале с дыркой в спине после драки, потом Арсен отправился в сержантскую учебку…

Удивительно, до чего везет некоторым… …Но воду лучше буду теперь наливать себе сам… …Сигарета истлевает наполовину. Оглядываюсь по сторонам, щурясь от теплого уже солнца, все еще находясь там, по ту сторону. Забудется это когда-нибудь, или так и будет вязко шевелиться на дне памяти?..

Шнуркам, наконец, разрешили отойти поссать. Духи вновь отжимаются под счет. На этот раз считает Арсен, под наблюдением Колбасы. Проходит науку «ебать личный состав».

Теперь начинаю понимать «доброту» тех осенников-дембелей, что встретили нас во взводе в прошлом году. Основную грязь они просто свалили на черпаков и шнурков. Те и ебли нас, каждый в меру положенного по призыву.

Бежим обратно. На сегодня хватит, завтра — Гора Смерти, или Ебун-гора, как ее называют курсанты.

Бойцы топают впереди, размахивая локтями.

Я смотрю в спину Надеждина. Злости у меня к нему никакой нет. Парень физически дохлый, но с характером. Сглупил он или все же смелый?

Вот вопрос — надолго ли его хватит… У нас ведь не забалуешь, это уже всем ясно, даже нам самим.

— Резче шевелимся, кони, бля! — кричит Кица. — Надя, тебя особенно это касается.

Надеждин прибавляет ходу.

Интересно, сказал Надеждин сейчас что-нибудь, или смолчал.