Кисейная барышня

— А может, — вдруг пришло в голову, — имеется в виду не звание, а, к примеру, прозвище? Помнится, читывала я французский романчик, повествующий о преступлениях тамошнего дна. Так там атамана бандитского вообще Король звали. А, каково?

Собеседник принялся вылизывать себя в неприличных местах, даже отвернуться пришлось.

— После такого целоваться ко мне не лезь!

Я сбросила туфли, ослабила ворот платья и плюхнулась на козетку, что располагалась напротив большого обзорного окна.

Ах, какие дивные погоды нынче стоят! Будто серпень на дворе солнечный, а не жовтень. Как это здесь называется? Бархатный сезон? Точно! Вот в бархатное платье я на бал и облачусь. Есть у меня одно такое, алое как грех, не особо для барышни подходящее, зато для горячей корсарки в самый раз. Придется еще кауфюра к себе в апартаменты зазвать, не может же Серафима Абызова в салон самолично идти. Знать бы еще, как оно делается, зазывание это. Раньше такими вещами у меня нянька занималась, куда надо шла, с кем следовало беседовала, денежку платила. Да и леший с ним, с прической. Будь Маняша сейчас здесь, у меня с утра на письменном столике и списки князей лежали, и парни местные были бы уже допрошены.

Я хихикнула. Будь моя Мария Анисьевна со мной, искать ее не пришлось бы.

Не путь в нем, а ключ, сказывала. Прикажете внутри ковыряться? Крампус еще этот вонючий. Но его нянька не упомянула… Хотя… Вот бы его, лиходея, с пристрастием допросить. Сама-то не сдюжу, так не перевелись еще соответствующие органы на земле берендийской. Интересно, а Зорин мзду берет? Вот было бы ладно: с меня денежка, а с него — арест с допросом.

О допросах за последние четверть часа думалось не единожды. О чем это нам говорит? А о том, что у тебя, чадушко, сведений недостача. Так чего ты в нумере запряталась? Ожидаешь, пока кто-то тебе в клювике искомое поднесет?

Я быстро поднялась с козетки, дернула шнурок звонка, призывая прислугу, и отперла дверь.

— Ванну мне приготовьте, — велела явившимся на зов горничным, — да помогите к обеду переоблачиться.

Дело вполне обычное, девицы нисколько приказу не удивились.

— Питомца моего накормить, — продолжила я командовать. — В кабинете бумага с вензелями закончилась, поднесите листов с десяток да конвертов плотных и сургуча для печатей.

Горничных вскорости стало вдвое больше. А уж когда я решила немедленно, еще до омовения, перекусить, в гостиной стало не протолкнуться.

Раздевшись, я закуталась в шлафрок и присела к сервированному у окна столику.

— В починку прикажете платье отдать? — Одна из девушек на вытянутых руках держала мой многострадальный утренний туалет.

— На помойку снеси, — грустно ответила я. — Погоди. Там в рукаве носовичок был.

Девушка суетливо перетряхнула лохмотья:

— Этот? Он вроде мужской?

Я выхватила платок:

— По моде!

Поискав глазами, куда бы засунуть добычу, я спрятала платок в один из ящичков секретера. Нумера в «Чайке» убирались ежедневно, обязательно же какая чистюля нынче же к прачкам платок отправит. Так что секретер я заперла.

После я откушала булочек с сыром, запила все чаем. А хорошо, что меня чародей пользовал, а не лекарь, к примеру. Два раза о камни спиной приложиться это не шутка. После эдаких экзерсисов мне пластом лежать пришлось бы не один день.

В ванне помощь мне нужна не была. Поэтому оставив девушек убирать со стола, а Гавра чавкать под столом колечком кровяной колбасы, я уединилась. Скинув шлафрок и изогнувшись лианою, осмотрела себя в зеркале. Даже синяков на спине не было. Ай да Зорин, ай да молодец.

От горячей воды и сытости меня разморило. Я ни о чем не думала. Любовалась колечками завивающегося к потолку пара да прислушивалась к бормотанию горничных за неплотно прикрытой дверью. Они, разумеется, сплетничали. Ну, то есть, я могла это предполагать, ибо в отсутствие постояльцев общались девицы на своем родном диалекте. Сарматский, нисколько не похожий ни на наше берендийское наречие, ни на французский, которым я владела вполне свободно. Вот ведь незадача, не сподобилась я хоть пару-тройку фраз на местном языке изучить. Хотя, чем бы мне эти фразы помогли? Язык это ведь даже не слова и предложения, он как жизнь, как сон, в нем многое от мелодики зависит, от интонаций. А славно бы как было, понимай я, о чем там за дверью разговор идет. Они же наверняка меня не стесняются.

Зевнув, я прикрыла глаза.

— Старайся шибче, эта сумасшедшая берендийская девица вчетверо против обычного за услуги доплачивает и нас не обидит… — Донеслось до меня уже сквозь дрему.

— Богачка?

— Ее папаша за горами такими миллионами ворочает, что весь Руян купить может со всеми нами на сдачу.

Это говорила та, что пониже ростом, у нее голос был под стать фигуре, основательный и негромкий. Нет, девицы вовсе не перешли на родной мне язык, просто я вдруг стала их понимать.

— Фрау Капзиш хвасталась, что ее Ганс на инженера выучился да после на одном из заводов Абызова работал. Сказывал, большие дела делает, что-то с железом да гномьей рудой.

Собеседница хмыкнула. Толстушка сказала:

— То-то же. Папаша на золоте сидит, а дочурка в чужом краю шуры-муры крутит.