Кисейная барышня

— Не буду, Наташенька, ежели ты в визите свой самаритянский долг видишь. А уж Мария Анисьевна как тебе обрадуется! Даже представить страшно.

Зорин хмыкнул, я перехватила в зеркале его веселый взгляд.

— К прискорбию своему, Наталья Наумовна, временем сегодня не располагаю, — пробасил он.

— Служебная надобность?

— Вот именно.

Я рассмотрела свое отражение, осталась довольна, кивнула кузине и ухватила под руку Ларису Павловну:

— Желаете на лошадок полюбоваться? В здешней конюшне, кажется, и несколько арельских скакунов имеется.

Матрона не возражала. Прогулочным шагом мы спустились к набережной, остановились почитать свежие афиши на тумбе летнего театра.

— И-го-го, — пробормотала Шароклякина, глядя мне через плечо.

— Простите?

Я обернулась. Ну чего они за мной ходят? Других сторон света нет, что ли?

Натали держалась за Зорина с видом собственницы. А действительно, коротковато ей платьице, даже костлявые щиколотки видны. Ни разу не манифик.

— Примете в компанию? — спросил Зорин у Шароклякиной.

— А как же дела служебные? — хихикнула матрона.

Они болтали друг с другом с невероятной легкостью, будто старинные приятели, я даже ощутила неловкость.

— Ах, Фимочка, — Натали оставила Ивана и теперь сжимала мой локоть, — ты же не жалеешь, что одарила меня этим платьем? Я так счастлива, дорогая! Прекрасная погода, чудесный воздух, приятные люди вокруг!

Зорин с Шароклякиной следовали за нами. Кузина оглянулась на них и понизила голос:

— Иван не хотел на прогулку идти, но я настояла. Служба службой, но и о здоровье забывать не следует.

Я подумала, что сегодня же попрошу своих Март нашить к низу палевой юбки еще один волан до пристойной длины, и пусть в груди обузят, а то у Натали за пазухой ветер гуляет.

— За обедом, — щебетала кузина, — мы немножко французским занимались. Иван такой забавный!

— Кто с кем занимался? — не поняла я. — Ах, это ты его высокородию урок дала.

— С чудовищным акцентом Ивана нам придется поработать, по возвращении в Мокошь-град заниматься станем не менее двух раз в неделю.

Значит, вот с кем господин столичный чародей отбытие планирует. Надеюсь, моя застывшая улыбка не была в тот момент жалкой.

Разговор наш прервался довольно эффектным образом. Вороной скакун промчался, выбивая подковами искры, встал на дыбы, развернулся, и с него молодцевато спрыгнул князь Кошкин в гусарском мундире.

— Серафима Карповна! — возопил он, грассируя. — Чаровница! Не приму отказа!

Он рухнул на колено, протянул мне букет алых роз, свободную руку прижав к сердцу. Гуляющая публика, моментально превратившаяся в зевак, зааплодировала.

— Ваше сиятельство, — пролепетала я, букет, впрочем, приняв. — Добрый день. Какими судьбами?

— Умоляю о тет-а-тете!

Он продолжал говорить с восклицательными знаками, попросту орать. Ротмистр Сухов, теперь уж без нелепого маскарада, подъехал рысью, без эффектов, спешился в сторонке, придержал под уздцы вороного.

— Какая ты счастливица, — умилилась кузина и тоже присела перед князем.

— Сер-ра-фи-ма! — Анатоль на Натали внимания не обратил. — Пройдемте для разговора.

Я посмотрела почему-то на Зорина, тот, как и все прочие, безмолвствовал. Ну и страдай, болван, дальше французский учи.

От предложенной руки я отказалась, шла рядом с Анатолем, стараясь ни плечом, ни локтем его не коснуться. Тет-а-тет образовался довольно многолюдный. За нами следовали Шароклякина, Зорин, ахающая кузина, ротмистр Сухов, две лошади и толпа зевак.

— Вы не отвечаете на письма, Серафима, — начал с места в карьер поклонник.

— Слов для ответа подобрать не могу, ваше сиятельство.

Видно, я что-то не по протоколу брякнула, потому что следующей фразе предшествовала длинная пауза.

— Я умолял вас о свидании.

— Это никак не возможно, ваше сиятельство, я даже не была вам официально представлена.

— Разве Пашка вам не объяснил?

Забавно, но, шепча, князь нисколечко не картавил.

— Павел Андреевич? Ротмистр Сухов? О да, он поведал мне о шпионах вашей досточтимой бабушки, от которых вы, выше сиятельство, вынуждены скрываться. Сегодня эта необходимость исчезла?

Помолчали.

— Вы жестоки, Серафима.

Я не ответила, глядя вдаль.

— А я слаб, как все влюбленные. Слаб, уязвим, повержен.

Ему что, дамы из жалости обычно уступают? Я мысленно поморщилась:

— Мне очень жаль…

Искоса я поглядывала на князя, он казался расстроенным, однако, если сравнивать его вид с последней нашей встречи, сегодня Анатоль был посвежее. Гладко выбритая кожа, нафабренные усы, Глаза блестят задором и страстью.

— Ради вас, Серафима, — наклонился он так близко, что пришлось отстраниться, — я стану сильным. Вот увидите! Я похищу вас, огненная, подобно тому, как вы похитили мое сердце! В полночь.

Звучало неувлекательно, даже как-то угрожающе. Надо будет запереться для надежности.

Князь Кошкин поклонился, аксельбанты колыхнулись, он надел кивер на свои блестящие от бриолину кудри:

— Честь имею!

И был таков. Вороной умчал всадника, сызнова портя брусчатку.

— Чего от вас хотел сей злокозненный Ромуальд, Серафимочка? — Лариса Павловна подрагивала от любопытства.

«Видимо, бабушку свою позлить», — подумала я.