Кишот

Впоследствии Дочь клятвенно заверяла, что совершенно не собиралась делать того, что сделала, зайдя в квартиру, она просто хотела какое-то время побыть в тишине, подальше от гнетущей атмосферы на работе. Вполне возможно, что так оно и есть. В какой-то момент Дочь зашла в кабинет на втором этаже, где работала Сестра, когда была дома, села за ее компьютер, разблокировала его – пароль она знала – и от имени матери написала письмо своему дяде в Нью-Йорк.

Кто-то из нас должен сделать первый шаг, а ты, возможно, слишком неуверен в том, как другая сторона воспримет твою инициативу, или слишком погряз в делах, или просто не хочешь возобновлять наши столь давно прервавшиеся отношения, поэтому первый шаг сделаю я, мой ход в старой описательной нотации: 1. Р-К 4.

Отправить.

Едва она отправила письмо, на нее нахлынула волна сладкого ужаса. Начало чему она положила? Что подумает мама? Как отреагирует дядя, который, естественно, решит, что ему написала Сестра, а не ее решившая влезть не в свое дело Дочь? Ответит ли он, или ее риск, этот дикий, запретный, переходящий любые границы поступок, окажется напрасным? Неужели она сделала неверный ход?

Ну вот, я снова прячусь за маской, думала Дочь. Она неподвижно сидела, не отрывая глаз от монитора, час, девяносто минут, два часа. Скоро Сестра и судья будут дома. Ей стоит выключить компьютер, а потом, спустя какое-то время, рассказать все маме. Или дождаться ее здесь и взглянуть неприятностям прямо в лицо.

Дзинь!

Новое входящее сообщение. Он ответил. Ее сердце замерло.

1. .Р-К4.

Это был ее ход.

В замке повернулся ключ. Дочь вскочила и выбежала из комнаты – в прихожей этажом ниже с каким-то листком в руках стояла вернувшаяся домой мать, она смотрела прямо на Дочь, и на ее лице было какое-то новое, незнакомое выражение. Она все знает, решила Дочь. Как это возможно? Не знаю, а она знает, и она просто в бешенстве.

– Спускайся, – позвала ее мать. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Я должна тебе кое в чем признаться, – ответила Дочь.

– Спускайся, – повторила мать. – Будешь первой.

Итак, Дочь говорила первой, когда она рассказала о шахматных ходах, Сестра вдруг потеряла присущее ей железное самообладание и разрыдалась. О ее стоицизме ходили легенды. Эти мощные, сотрясающие тело рыдания шокировали Дочь, еще более усилив в ней чувство вины, и вскоре она плакала вместе с матерью. Через пару минут Сестра сделала несколько глубоких вдохов и, улыбаясь сквозь душащие ее с новой силой слезы, сумела выговорить:

– Родная, ты даже не представляешь, почему я плачу

На самом деле Сестра мгновенно почувствовала себя счастливой, узнав про Брата, тут же решила, что непременно ответит, и даже определилась со следующим ходом в шахматной партии. Поступок Дочери указал ей дорогу в новую жизнь, заставил поверить в то, что все еще можно исправить. Это случилось в тот самый день, когда ее обычный анализ крови показал далеко не обычный результат. Она была права насчет темной тени в своей крови. Радостное известие о том, что в ее историю снова вошел Брат, и смертельно опасный диагноз, который, весьма вероятно, станет концом этой истории, – такого контраста она просто не могла выдержать. Она протянула Дочери листок; по мере того как та вчитывалась в его содержание, ее слезы высыхали, уступая место лихорадочному блеску страха и решимости. Ей казалось, что между ними прямо на дубовом паркете прихожей разверзлась могила, из зияющей бездны которой вынырнула рука и схватила ее мать за щиколотку.

– Не переживай. Это совершенно не значит, что я умру завтра, – сказала Сестра. – Существует лечение. Иногда оно даже позволяет людям прожить все отпущенное им время. Я считаю: что мне мешает оказаться одной из таких людей?

Ни одна из женщин не заметила, как вернулся домой судья. Он подошел к Дочери и забрал у нее из рук листок.

– Если ты умрешь, Джек, – обратился он к жене, – это будет самая непростительная вещь из всех, что есть на свете.

Сестра уже выглядела спокойной, ей удалось взять себя в руки. Она откупорила бутылку хорошего бордо.