Кислород

— И что теперь? — спросил Ларри, переводя взгляд с Ранча на Т. Боуна, понимая, что от него ждут чего-то еще.

— Вами займется Ранч, — ответил Т. Боун, вытаскивая из-под своего шезлонга экземпляр «Голливудского репортера». — А потом перекусим — chez moi[28].

Ларри последовал за Ранчем в ванную, спрашивая себя, высока ли статистика убийств в лос-анджелесских отелях. В ванной на полочке над сверкающей раковиной лежала карточка, доводящая до сведения, что горничную зовут Милагрос — имя было выведено неуверенным почерком, — и она гордится результатом своей работы.

— Мы видели только ваше лицо, — сказал Ранч, усаживаясь поудобнее на крышку унитаза под потоком льющегося с потолка света.

— А, — воскликнул Ларри. — Так это прослушивание?

— Классная штука, — заявил Ранч. — Обожаю девочек.

— Да запросто, — сказал Ларри.

И принялся раздеваться.

11

Кароль пришел в самом начале десятого и принес с собой маленький, но очень красивый букетик маков. Еще он принес атмосферу улиц, по которым шел, ту слегка лихорадочную атмосферу Парижа в час, когда затянувшиеся сумерки уступают место ночи и огни знаменитых кафе начинают сверкать особенно ярко; романтический час, когда невозможно не чувствовать радостного возбуждения, надежды на приключение. Ласло повесил плащ Кароля на крючок возле двери — мокрая ткань свежо пахла ливнем — и повел друга в гостиную, где, к его великому облегчению, накал страстей уже поутих. По крайней мере, когда он туда вошел, все вели себя вполне нормально.

Курт откупорил бутылку шампанского, а Кароль — еще один изгнанник с Востока, хотя время его исхода относилось к шестьдесят восьмому, а не к пятьдесят шестому году, — рассказал историю о бродяге в метро, который подошел к модно одетой молодой женщине и умолял ее стать его подружкой, и как вежливо и изящно — это произвело впечатление на весь вагон — она его отшила. Другие тоже стали рассказывать истории про метро, а Ласло отправился на кухню. Несмотря на «сцену с пистолетом», ни одно блюдо не испортилось, особенно телятина — поданная в маленьких сверточках из пергаментной бумаги, она нежилась в соусе из сладкого пармезана и молодых луковиц. Роль десерта предназначалась tarte tatin и creme anglaise[29], с чашками крепчайшего кофе и бокалами кальвадоса. Оставив тарелки на столе, они удобно расположились вокруг при мягком свете лампы и трех свечей. Курт с Лоранс курили сигареты. Ласло с Франклином — маленькие сигары. Дым ленивыми кругами вился в сумраке под потолком. Кароль, писатель, который много лет не имел возможности публиковать свои работы на родном языке и поэтому имел пунктик насчет перевода, спросил Ласло, как идут дела с английской версией «Oxygène», и Ласло рассказал ему о молодом переводчике-англичанине, Александре…

— Курт, как фамилия того парня?

— Валентайн.

— Да, именно так. Приятное имя. Словно из романа Стендаля.

— А как же другой? — спросила Лоранс. — Тот, с яхтой?

— Никто не знает, — ответил Курт. — Испарился.

— Бедняга, — сказала Лоранс.

— Не пора ли тебе, Ласло, — игриво спросил Кароль, — написать что-нибудь со счастливым концом?

— Хотелось бы, — ответил Ласло, — но тогда это будет сказка. Вещь для детей.

— У Ласло кишка тонка придумать счастливый конец, — заявил Франклин, угощаясь дополнительной порцией кальвадоса. — Намного безопаснее в эпилоге вывалять всех в дерьме.

Лоранс принялась выговаривать мужу. Ласло поднял руку.

— Не надо, моя милая. Может, он и прав. Просто в моем возрасте трудно посмотреть на мир другими глазами. Мы ведь составляем мнение о нем еще в молодости, а потом всю жизнь собираем доказательства тому, что увидели.

— Телефон, — сказал Курт.

— Пусть звонит, — ответил Ласло.

— Скажи мне, — спросил Кароль, кладя огромную руку на худое плечо Ласло, — какое из твоих воспоминаний самое счастливое?

— Чтобы ты украл его и использовал в своей очередной книге?