Кислород

Но она больше никого не слышала. Не обращала внимания на болтовню. Сейчас она ни с кем не хотела себя делить.

Ларри потянулся вперед и тронул брата за плечо:

— Помнишь?

Алек кивнул. На этом лугу они когда-то играли, пачкая колени в траве. На здешних фермах работали на каникулах и по выходным, сгребали сено или давили сидр, чтобы заработать несколько фунтов, а потом, когда для работы становилось слишком темно, пили молоко на кухне в хозяйском доме. Они растрогались, снова оказавшись в этих местах, увидев дорогу, уходящую в холмистую даль, как само время, и в свои последние пятнадцать минут путешествие стало тихим и торжественным, как ритуальная процессия: никто не произнес ни слова.

Дом стоял в стороне от дороги на самом краю деревни: двухэтажное здание из красного кирпича, над входной дверью надпись черной краской: «1907». По крайней мере, снаружи он почти не изменился, хотя некоторые новшества все же были: высокие ворота, ярко-желтый пожарный ящик у окна на втором этаже и маленький фонтан перед главным входом — херувим с урной, — как в деревенской гостинице. Алек припарковал машину между «рейндж-ровером» и зеленой «эм-джи», и братья осторожно подняли мать с сиденья; им навстречу по гравию заковылял старый Лабрадор и обнюхал подол Алисы, — можно подумать, норка, ставшая горжеткой полвека назад, все еще издавала звериный запах.

— Фу, — выдохнула Алиса, но собаку переполняло собачье любопытство, и она проводила ее до самого входа.

Ларри потянул за искусно сделанную металлическую ручку (во времена бабушки Уилкокс на ее месте был простой электрический звонок) — раздалось треньканье, и минуту спустя в дверях появился молодой человек лет двадцати — двадцати двух с бледным миловидным лицом, в рубашке, расстегнутой до пупа, и молча уставился на гостей, как будто хорошие манеры подразумевали невосприимчивость к внешним раздражителям, граничившую с тупостью. Судя по всему, никто не предупредил его о том, кто эта исхудавшая, странно одетая женщина. Он прислонился к косяку и, растягивая слова, произнес:

— Меня зовут Том.

— Хорошо, — ответила Алиса и, выпустив руки сыновей, нетвердой походкой прошла мимо него в темноту холла.

— Мы приехали с визитом, — сказал Алек и поспешил за ней, испугавшись, что она вот-вот рухнет на выложенный плитками пол.

— В родовое гнездо Валентайнов, — добавил Ларри, широко улыбаясь при виде замешательства юноши, и в свою очередь вошел в дом.

— Мы тоже Валентайны! — заявила Кирсти. — У вас найдется уборная для моей малышки?

Когда они все вошли внутрь, из комнат первого этажа появилась Стефани Гэдд, женщина лет пятидесяти, моложавая, энергичная, просто, но со вкусом одетая в широкие брюки цвета морской волны и шифоновую блузку. На шее у нее висела нитка жемчуга, которую она теребила пальцами во время разговора.

— А вот и вы! — воскликнула она. — Наверное, поездка была ужасной? Том каждый раз сворачивает не туда, когда едет из Лондона. — Она одарила сына долгой улыбкой и, не оборачиваясь, указала на мужчину у себя за спиной. — Это Руперт, моя вторая половина.

— Очень рад, что вы до нас добрались, — сказал Руперт.

С подобающим случаю выражением лица он пожал Алеку и Ларри руки, постаравшись вложить в рукопожатие как можно больше силы, словно хотел таким молчаливым образом подчеркнуть свою искренность, хотя, когда Ларри в ответ сжал его руку, с лица пожилого человека сбежала вся краска.

Тому было велено проводить Эллу с Кирсти в уборную для гостей. Остальных пригласили в столовую, где на белоснежных скатертях был накрыт изысканный стол а-ля фуршет.

— Боюсь, здесь в основном бутерброды, — сказала Стефани. — Мне подумалось, что в такую теплую погоду можно обойтись без существенных блюд.

Алису усадили между Алеком и Рупертом. Она не пожелала снять ни пальто, ни горжетку и сидела на своем стуле, как постаревшая голливудская старлетка или одна из погубленных абсентом женщин с полотен Тулуз-Лотрека.

Когда Кирсти с Эллой вернулись, Стефани раздала всем тарелки и пригласила угощаться кто чем захочет. По воскресеньям они стараются обедать по-простому, и она надеется, что гости ее простят. Руперт вытащил штопор из бутылки с вином и поднес ее к свету. Оказалось, что он член винного клуба — «ничего серьезного, просто ради общения», — но, несмотря на эту оговорку, выбранное им перуанское красное произвело впечатление.

— Просто разлей его, дорогой, — сказала Стефани. Она взглянула на Кирсти с прочувствованным выражением женской солидарности, и та постаралась ответить ей тем же.

Том Гэдд, все еще расстегнутый, с элегантностью осужденного занял свой стул в конце стола перед окном и, повертев в руках сначала ломтик пармской ветчины, потом фаршированную оливку, вульгарно зевнул, после чего откланялся, сославшись на то, что ему нужно срочно позвонить.