Китаец

В течение ближайшего часа Янь Ба продолжал исторический обзор о Китае, претерпевшем целый ряд драматических изменений не только за минувшее столетие, но и за все века с той поры, как император Цинь Шихуанди заложил основу единого государства. Срединная империя складывалась как бы в результате подрыва великого множества тайных зарядов. Лишь высшие, самые зоркие и дальновидные могли предугадать минуту, когда взорвется тот или иной заряд. Некоторые из таких людей, в частности Сунь Ятсен и в особенности Мао, обладали тем, что несведущему народу представлялось чуть ли не магической способностью читать будущее и собственноручно взрывать заряды, заложенные кем-то другим — назовем это nemesis divina [6]истории, — вдоль незримого пути, по какому шел китайский люд.

Б ольшую часть времени Янь Ба конечно же посвятил Мао и его эпохе. Это было неизбежно, ведь Мао создал первую коммунистическую династию. Не то чтобы династия пользовалась одной и той же фамилией, это вызвало бы неприятную ассоциацию с прежним тираническим режимом, но все знали, что для китайской бедноты, осуществившей революцию, Мао был именно таков. Император, хоть он и допустил обычных людей в Запретный город и не заставлял их под страхом смерти смотреть в сторону, когда Великий Вождь, Великий Кормчий проезжал мимо, издали махал рукой с трибуны или плавал в одной из могучих рек.

— Пришло время, — говорил Янь Ба, — вновь обратиться к Мао и смиренно признать, что он был прав насчет развития, которое имело место. Хотя Мао умер ровно тридцать лет назад, голос его по-прежнему живет, он обладал способностью провидца и гадателя, но прежде всего ученого заглядывать в грядущее, посылать свой, особенный луч света в темные пространства, где силы истории подготавливали будущие десятилетия, будущие взрывные заряды.

Но в чем же Мао был прав? Ведь во многом он и ошибался. Глава первой коммунистической династии не всегда надлежащим образом подходил к своей современности и обращался с нею. Он был впереди, когда страна обрела свободу и первый долгий переход, переход через горы, сменился другим долгим переходом, по меньшей мере столь же долгим и трудным, по пути от феодализма к индустриальному обществу и коллективизированному крестьянскому обществу, где даже беднейший из беднейших имеет право на пару штанов, рубаху, пару обуви, а в особенности право на уважение и человеческое достоинство. Мечта о свободе, составлявшая духовное содержание борьбы за освобождение, — говорил Янь Ба, — заключала в себе право беднейшего из бедных иметь собственные мечты о лучшем будущем без риска, что какой-нибудь мерзкий латифундист отрубит ему голову. Теперь казни подвергнут их, их кровь окропит землю, а не как раньше, кровь нищих крестьян.

Но Мао ошибался, полагая, что Китай сможет совершить гигантский экономический скачок всего за несколько лет. Он утверждал, что чугуноплавильни должны стоять на таком расстоянии, чтобы одна сигналила другой дымом из трубы. Большой скачок, который должен был разом перебросить Китай в современность и в будущее, оказался огромной ошибкой. Вместо строительства крупной промышленности люди плавили в примитивных печах на заднем дворе старые кастрюли да вилки. Большой скачок потерпел неудачу, планка сорвалась, так как ее установили слишком высоко. Никто уже не может отрицать — пусть даже китайским историкам должно выказывать умеренность в суждениях об этом тяжелом периоде, — что миллионы людей умерли с голоду. В эту пору династия Мао на несколько лет приобрела сходство с давними императорскими династиями. Мао заперся в своих покоях в Запретном городе, он так и не признал, что большой скачок стал неудачей, никому не разрешалось говорить об этом. Но как знать, что Мао думал на самом деле. В писаниях Великого Кормчего всегда была область, блистающая своим отсутствием, он скрывал свои глубинные мысли, никто не знает, просыпался ли Мао в четыре утра, в самый одинокий час, и размышлял ли о том, что содеял. Лежал ли он без сна, видел ли тени голодных, умирающих людей, принесенных в жертву на алтарь мечты — мечты о большом скачке.

Фактически же Мао пошел в контрнаступление. В контрнаступление на что? — риторически вопросил Янь Ба и секунду-другую помедлил с ответом. — В контрнаступление на собственное поражение, на собственную ошибочную политику и опасность, что где-то в гуще теней назревает ропот и готовится дворцовый переворот. Великая культурная революция, призыв Мао «бомбить главный штаб», можно сказать, новые взрывные заряды, — все это была его реакция на то, что он видел вокруг себя. Мао мобилизовал молодежь, как всегда поступают в состоянии войны. Мао использовал молодежь точно так же, как Франция, Англия и Германия мобилизовали свою молодежь, послав ее на поля сражений Первой мировой войны, где она погибла вместе со своими мечтами, задохнувшимися в мокрой глине. О культурной революции не стоит долго рассуждать, она была второй ошибкой Мао, прямо-таки сугубо личной местью тем силам общества, что бросали ему вызов.