Китаец

Драк в этом баре не бывало, но именно в этот вечер традиция нарушилась. Когда в разгар вспыхнувшей потасовки один из посетителей кавказской внешности достал небольшой пистолет, Владимир спокойно встал с барного стула. С поразительным спокойствием, будто он лениво направился в туалет, он незаметно оказался рядом с вооруженным гостем, а еще спустя несколько секунд зачинщики неаккуратно лежали на полу. В этот момент подъехала машина с мигалками. Владимир передал им оружие, натянул кепку и, не сказав ни слова, ушел.

Ко мне подошел наш испуганный менеджер Паша.

– Ты его знаешь?

– Конечно.

– Откуда?

– Так он тут три часа пил без остановки.

– Заплатил?

– Я не стал брать с него.

– Ну и правильно. Пойду, посмотрю по камерам повтор всего этого… – Паша был под впечатлением от увиденного.

* * *

Владимир часто говорил мне, что победа в бою возможна лишь в состоянии покоя. Но об этом я узнал еще в период жизни в Харбине от мастера Гу.

Невысокого роста, вечно исцарапанный и пьяный, мастер Гу приходил к нам в университет несколько раз в неделю, чтобы учить всех желающих ушу. Многие над ним посмеивались, говоря, что ему стоило бы преподавать стиль пьяного. Никто не понимал, почему этот человек, когда-то входивший в десятку лучших мастеров ушу Китая, решил учить боевому искусству студентов-химиков, тех, кого часто называют «ботаниками». Желающих постичь тайны ушу оказалось мало, всего трое ребят с курса. Я был в их числе.

Через пару месяцев энтузиазм двоих улетучился, и наши тренировки с учителем стали индивидуальными.

Занятия проходили прямо на улице, за корпусом общежития, в котором я жил. Из инвентаря у нас были только нунчаки и посох. Он учил меня стилю обезьяны – хоу-цюань. Уж не знаю, почему он выбрал именно этот стиль, может, потому что русских на севере называют «лаомаоцзы» – волосатые обезьяны. А может, потому что я обладал быстрой реакцией, характеризующей этот стиль наряду с внутренней силой, находчивостью и активностью. Хоу-цюань – наследие древней китайской цивилизации, и мастера, владеющие им, считаются одними из искуснейших в ушу.

Мастер Гу также обучал меня тайцзицюань. Это динамическая гимнастика, искусство концентрации жизненной силы, позволяющая достичь гармонии между телом и разумом. Мы с ним рассматривали гимнастику как элемент медитативной практики. Мастер много рассказывал о философии боя, больше внимания уделяя тренировке духа через медитацию. Он часто повторял пословицу: «Силу побеждает техника, а технику – дух». Дух – это и есть основной источник силы и энергии человека. Тренировать нужно именно его, а не физическую силу. Мастер категорически запрещал мне драться. Говорил, что в драке можно случайно поймать перо в бок или пулю, но страшно даже не это. Страшно то, что можно самому, не рассчитав силы, ударом расколоть кому-то череп. Признаться, невзирая на это, я по-прежнему не пропускал ни одной драки. Мастеру об этом я, конечно, ничего не говорил.

Драки обычно происходили на вечеринках, которые закатывал мой сокурсник по Харбинскому университету Пэн Сяодэн. Я называл его «Пушкин». Все дело было в прическе: у 99,99 % китайцев прямые черные волосы, но у Пэна они были вьющиеся, и когда я показал ему портрет великого русского поэта, он рассмеялся и сказал: «Я – Пушкин!»

Меня из-за моих научных увлечений он называл «Гербицид». И вот Гербицид с Пушкиным иногда после занятий вместе ходили гулять в Харбинский центральный парк имени Сталина. Его строили в 1953 году и назвали Прибрежным парком, но вскоре переименовали в парк Сталина. Это было неким свидетельством дружбы двух коммунистических держав. Пэн был ленивым пофигистом, поэтому мне не удалось заразить его рассказами о занятиях с мастером Гу.

Я же усердно занимался с учителем два года и достиг очевидных успехов. Но однажды по моей вине все закончилось. После занятий мы с ним продолжали обсуждать какое-то новое движение. Вдруг на обочине тротуара я увидел несколько небрежно валявшихся кирпичей. Я и раньше интересовался, может ли учитель бить кирпичи, но в этот раз, схватив один, попросил его продемонстрировать свою силу. Мастер отказывался. Я уговаривал. Не выдержав моего натиска, он сказал: «Я уже два года учу тебя, ты должен мне верить. Готов показать тебе, что могу, но тогда мы расстаемся навсегда».

Я по глупости согласился, думая, что он блефует. Взяв пару красных кирпичей, он положил их один на другой в ладонь левой руки. Продолжая держать левую руку с кирпичами на весу, он с небольшого замаха разбил их на несколько крупных кусков кулаком правой. Стряхнув с руки кирпичную пыль, он снял висящую на дереве куртку, попрощался и ушел. Он сдержал свое слово и больше не приходил, а мои поездки к нему домой и уговоры не принесли результата.

Мог ли я тогда представить, что все мои поступки и выходки уже были под наблюдением?

* * *