Китай. Искусство есть палочками

— Ну, я думаю, он в чем-то был прав, а в чем-то нет, но богом я его не считаю. — Лицзюань замолчала. — Мне повезло. Я родилась в 1979 году.

То есть через три года после смерти Великого Кормчего и через год после того, как Дэн Сяопин пришел к власти, упразднил коммуны и разрешил крестьянам зарабатывать на жизнь своим трудом.

— А люди до сих пор говорят о том, что случилось, или предпочли забыть? — не унималась я.

В первые недели пребывания в Китае я воздерживалась от подобных вопросов. Мне казалось невежливым копаться в трагическом прошлом этих людей и бередить старые раны. Я думала, что они не захотят делиться ужасами пережитого с иностранкой, но потом я пришла к выводу, что китайцы беседуют на эту тему совершенно спокойно. Все, с кем я говорила, реагировали одинаково: да, это ужасно, но все в прошлом.

— Иногда говорят, — пожала плечами Лицзюань. — Как-то раз я сопровождала группу туристов из Шанхая. В свое время их всех сослали в эти места в трудовые лагеря, и теперь они захотели вернуться сюда снова.

— А что за работу им приходилось выполнять в лагерях?

— Тяжелую. Например, работать на лесоповале.

Они к такому не привыкли. И, когда я их сюда привезла, многие плакали.

Мы добрались до Якоу, деревеньки, населенной племенем акха, в начале седьмого. Это была совсем новая деревня, построенная в 1999 году, когда сюда переселили около трехсот человек, решив, что их родные земли лучше подойдут для выращивания риса, кроме того, сюда же трактором прокопали дорогу. Мы шли по крошечным грязным улочкам. Дома стояли на таких высоких сваях, что казались просто крышами на ножках.

— Вот здесь мы заночуем, — сказала Лицзюань и показала на дом чуть побольше, чем остальные, даже с пристройкой. — Это дом деревенского старосты.

— Нас ждут?

Лицзюань улыбнулась.

— Вообще-то нет. В джунглях нет телефонов, но я уже бывала здесь раньше и знаю этих людей.

Мы поднялись по ступенькам и заглянули в главную хижину. В комнате, которая освещалась только языками пламени из очага и единственной тусклой лампочкой, сидела целая толпа пожилых мужчин. Один из них вскочил, подошел к нам и заговорил с Лицзюань. Оказалось, что сегодня у них выдался трудный день. В деревню приехали с проверкой из центра, так что старейшины собрались вместе с проверяющими. Кроме того, из соседней деревни пришли два парня покупать корову, вернее, сразу трех коров, и в перерывах между расчетами они торговались и в итоге договорились о цене — семьсот юаней за корову, а завтра отправятся в Дунфан, где продадут коров на мясном рынке примерно за семьсот тридцать-семьсот пятьдесят юаней. Не слишком-то большой навар, как мне показалось. Мужчины покачали головой. Да, деньги не большие, согласились они, намного выгоднее покупать коров в Бирме. Граница с Бирмой проходила теперь всего в пяти километрах от деревни, и коровы по ту сторону стоили намного дешевле. Проблема заключалась в том, что если их, не дай бог, заметит пограничный патруль, то можно получить пулю за нелегальное пересечение границы, поэтому на вылазку за коровами местные отваживались всего раз в год.

Сейчас, когда инфраструктура в приграничных районах значительно улучшилась, контрабанда является настоящей проблемой, причем речь идет не о коровах, а о наркотиках из региона, так называемого Золотого треугольника. Несмотря на скандалы из-за героина, отношения между Бирмой и Китаем остаются хорошими. Бирма была первым некоммунистическим государством, признавшим КНР после победы нового режима в 1949 году. В обмен на эту любезность китайское правительство стало одним из главных торговых партнеров Бирмы и основным поставщиком вооружения. За исключением короткого разлада в 1960-х добрососедские отношения длятся уже несколько десятилетий. Китай поддерживает военное правительство, пришедшее к власти в 1988-м и переименовавшее Мьянму в Бирму, кроме того, Китай — одно из немногих держав, не осуждающих хунту за то, что она не признает результаты демократических выборов 1990 года.

От опасной темы, связанной с бирманскими пограничниками, мы перешли к вопросам лингвистики.

В языке дайкорова называется «му», поскольку, как мне объяснили, коровы так мычат.

— Ну, английские коровы тоже так мычат, — сказала я Лицзюань, которая переводила нашу беседу.

Меня порадовала мысль, что наши коровы, если бы им довелось встретиться, смогли бы понять друг друга в отличие от нас.

Мы сидели на плоской крыше новой пристройки и пили зеленый чай, пока проверяющие заканчивали ужин. А внизу, прямо в грязи, собаки и щенки всех размеров и мастей резвились среди черных свиней, что-то усердно рывших непропорционально длинными пятаками. Цыплята с упоением барахтались в песке, тут же ходили гоголем разноцветные петухи. Местные жители возвращались домой с полей. Мимо нас то и дело проходили женщины с традиционными высокими прическами.