Китай: краткая история культуры

"Три пути к одной цели" — так в Китае объясняют непонятный европейцу факт исполнения ритуалов и почитания святых буддизма, даосизма и конфуцианства одновременно. Причем китайцев мало беспокоит то, что эти учения нередко противоположны друг другу. Умудренный опытом житель Запада, воспитанный в культуре, признающей лишь одну истинную религию, считает подобное невообразимым. Китайцы представляются ему либо лицемерами, не верящими ни во что, либо людьми, начисто лишенными сущности "веры", исключающей (для европейского ума) возможность полагания двух религий равноценными. Трудно отрицать, что ученый-конфуцианец, осуждающий в своих трудах буддизм и даосизм как "суеверия", но приглашающий буддийского священнослужителя для совершения обряда бракосочетания, похорон или в случае болезни, страдает непоследовательностью, или, по крайней мере, уступает предрассудкам и условностям общества. Но необходимо помнить, что в Китае никогда не было веры в Бога, который бы отрицал существование своих "соперников". Буддисты признавали главных индуистских божеств, хотя и считали их низшими по отношению к Будде и великим бодхисаттвам. Даосы точно так же всегда были готовы признать любое пользующееся популярностью божество и поместить его в свой пантеон. Конфуций никогда не выступал за или против какого-либо божества, хотя бы потому, что в его эпоху религиозных конфликтов не было, а традиционные ритуалы не вызывали сомнений. Поэтому тезис "три пути к одной цели" — а целью является праведная жизнь — представлялся китайцам весьма разумным. Ученый следовал Конфуцию, отшельник в созерцании искал Будду в монастыре, затерянном среди гор, а простой невежественный народ поклонялся даосской Небесной Царице и многим другим божествам в надежде отвести от себя беду. Один из современных китайских ученых так резюмировал эту ситуацию: "В Китае образованные люди не верят ни во что, а необразованные верят во все". К XIX веку образованный класс действительно утратил веру и в буддизм, и в даосизм. Священнослужители обеих религий считались шарлатанами и высмеивались в пьесах и романах. Однако правительство, учитывая настроения народа, считало необходимым защищать и даже покровительствовать приходящим в упадок учениям. Манчжурские императоры — истые конфуцианцы — восстанавливали и украшали буддийские и даосские храмы. Консервативные во всем, манчжуры не хотели уничтожать то, что могло помочь завоевать поддержку народа. Они также прекрасно понимали, что конфуцианство, в строгом смысле религией не являвшееся, обращалось лишь к узкому кругу людей. Основная масса народа, будучи неграмотной, никогда не могла ни прочитать каноны, ни даже воспринять древний язык, на котором они были написаны. Конфуцианские ритуалы являлись уделом чиновников и ученых. Простой народ их уважал, но разделять не мог. И тем не менее, две народные религии — буддизм и даосизм — быстро утрачивали свое положение. Буддизм в XIX веке был представлен амидизмом, исповедовавшим поклонение Будде-Амитабхе (Амито-фо) и надежду войти после смерти в его западный рай. Для достижения этой цели требовалось только верить в Амитабху и повторять его имя. Взывание к священному имени считалось достаточным для возрождения в раю. Чем чаще повторять имя, тем более вероятно спасение. Следствием такого упрощения стал упадок основных буддийских ценностей. Обычные китайские "буддисты" ели мясо, пили вино, убивали животных и при необходимости — на военной службе или при столкновении между кланами — людей, не опасаясь, что подобные чрезвычайные нарушения буддийских заповедей закроют перед ними двери в рай. Может быть, следствием буддизма и стали пренебрежительное отношение к военному делу и низкий социальный статус мясников, но, за исключением этого, "восьмеричный путь" уже не оказывал ощутимого влияния на мораль и нравы. Конечно, подлинные буддисты продолжали существовать. В больших горных монастырях, в Цзюхуашань (южная Аньхой), Путошань (острова Чжусань) и других буддийских святилищах, вдали от мирской суеты и продажного мира, продолжали царить древние устои и чистая доктрина. Удаленность этих цитаделей веры, созерцательность обитавших в них монахов и их отстраненность от людской жизни, также способствовали утрате веры среди подавляющего большинства китайцев. Буддизм не смог вытеснить учение Конфуция из школ и экзаменационных залов, не слишком он повлиял и на жизнь властителей судеб империи. Не смог выжить и даосизм с его бесчисленными божествами из крестьянских деревень, а потому не мог он претендовать и на роль нравственного поводыря народа. Он оставался прибежищем для уставших от жизни и созерцательных натур, находивших давление семьи в китайской социальной системе невыносимым. Даосизм, до сих пор остающийся одним из "трех путей", утратил видимость цели. Все слои общества не любили и презирали даосского священнослужителя, но крестьяне по- прежнему боялись его. Считаемый образованным классом "суеверием", подходящим лишь для "глупого народа", даосизм превратился в магическое учение, а священнослужители по-прежнему находили рынок сбыта для своих заклинаний и амулетов, призванных вызвать дождь или отвести болезнь. Тесная связь даосизма с астрологией, знахарством, предсказателями и алхимией явилась одной из главных причин, по которой ученые с пренебрежением относились ко всем неортодоксальным и неклассическим отраслям знания. Химия, физика и другие науки, имеющие дело с материальным миром, вызывали подозрение. Ведь именно в них процветал даос, невежда и обманщик. Ученому проявлять интерес к подобным вещам считалось грубым нарушением "приличия". Немаловажную роль в общем пренебрежении и отвращении к медицине и химическим экспериментам сыграло и то, что многие народные восстания проходили под руководством даосских сект, обещавших участвовавшим в них обретение путем магических ритуалов неуязвимости в бою. Так называемые "три религии" находились в упадке, но в действительности все они основывались на фундаментальной религии китайцев, которая возникла задолго до них и которая, без сомнения, будет существовать и в случае их исчезновения. Поклонение предкам, культ усопших — этой вере все китайцы отдавали дань уважения. Она утвердилась столь прочно, что без вопросов и сомнений принималась всеми классами общества и не нуждалась в поддержке государства и священнослужителей. Тот факт, что буддийская доктрина ничего не говорила о культе умерших, а по существу отрицала его, но при этом он всегда продолжал оставаться нравственной основой китайского общества, подтверждает то, что индийская религия не смогла обратить сознание китайцев в свою веру. Республиканцы низвергли учение Конфуция (слишком тесно оно ассоциировалось с манчжурской династией и императорской системой), даосизм разлагался, буддизм находился в застывшем состоянии. Культ предков же сохранялся и, пусть не открыто, но признавался. Первым актом нового правительства, пришедшего к власти в Нанкине в 1927 году, стало создание мавзолея основателя партии Гоминьдан Сунь Ят-сена. Церемонии в его честь были единственными религиозными ритуалами, обязательными для чиновников и школьников. Хотя те или иные формы ритуала, связанного с культом предков, менялись со временем, преемственность его в своей основе оставалась нерушимой. Совершаемые в семейном храме предков церемонии, уход за могилами, святая обязанность рождения и воспитания сыновей, могущих исполнить свой долг перед предками в будущем, подчинение семье — все эти основы в XIX веке, как и в I веке до н. э., оставались общепризнанными. Древний культ зерна и плодородия, поклонение Небу императора — Сына Неба — не изменились. На официальном уровне этот культ стал неотделим от неоконфуцианства — ведь Учитель предписывал исполнение древних ритуалов, — но на массовом народном уровне местные культы божества земли не имели ничего общего ни с Конфуцием, ни с императорскими ритуалами. Для крестьян, зависевших от урожая со своих маленьких полей и милости природы, они являлись традиционной естественной религией. После падения манчжурской династии официальные церемонии в храмах божеств Земли и Неба в Пекине прекратились, а территории, на которых они совершались, стали парками. Но в бесчисленных деревнях по всему Китаю "туди-шэнь" (местное божество) по-прежнему получал подношения от крестьян. Упадок "организованных" религий — буддизма и даосизма — и отождествление конфуцианского культа с ненавистной манчжурской династией расчистили путь для настоящей религиозной революции, обещавшей смести империю и посеять семена новой веры. Движение тайпинов, религиозные аспекты которого обычно обходят стороной, являлось в первую очередь религиозным возрождением, а лишь затем уже восстанием против манчжуров. Удивительно, что на это движение, ставшее следствием контактов с европейской цивилизацией и самым позитивным следствием миссионерской деятельности, сами миссионеры внимания просто не обратили, а армии христианских государств еще и способствовали его подавлению. В европейских историях Китая подчеркивается лишь политический характер восстания тайпинов, а его религиозный смысл замалчивается или принижается. И это при том, что для тайпинских лидеров их вера имела значение даже большее, чем победа над манчжурами. Если бы они отказались от своих религиозных убеждений и направили все силы на подъем национального восстания, успех был бы им гарантирован. Восстание тайпинов стало самым значительным за всю историю манчжурской династии, ведь даже победа республики в 1911 году в большей степени была обусловлена внутренним крахом династии, чем силой восставших. Династия пала потому, что никто не хотел сражаться на ее стороне. Восстание же тайпинов ввергло империю в тринадцатилетнюю войну, опустошившую центральные провинции и подорвавшую силы династии. Его поражение было в значительной степени обусловлено иностранной интервенцией по просьбе манчжуров, интервенцией в интересах европейских торговцев и с целями разделения Китая на сферы