Китай у русских писателей

Колеса крутят при помощи ворота, впрягая буйволов и мулов, а то и просто вручную. Несмотря на то что кругом леса и бамбуковые рощи и стоимость таких водяных колес, в сущности, очень невелика, крестьянские хозяйства настолько бедны, настолько увязли в недоимках по арендной плате, в долгах и процентах по долгам, что даже эти нехитрые механизмы зачастую не являются собственностью крестьян. В период большой воды помещики сдают колеса крестьянам в аренду на поистине разбойничьих условиях. Из своего урожая риса крестьянин платит здесь за все: за землю, которую он арендовал вдобавок к своим двум-трем му (му – около одной шестнадцатой гектара), за колесо, при помощи которого он с неимоверным физическим трудом поднял на это поле воду; за взятого у помещика буйвола, на котором он обрабатывает эту землю, за несколько мешков риса, взятых взаймы до урожая в самые страшные для крестьян так называемые «зеленые месяцы» – месяцы, когда все поля кругом покрыты зеленью еще не вызревшего риса.

Для того чтобы представить себе, на каких кабальных условиях до недавнего времени сдавалась тут в аренду земля, достаточно прочесть расклеенные повсюду по стенам первые, после освобождения, приказы 4-й полевой армии, запрещающие помещикам брать в счет арендной платы больше тридцати пяти процентов урожая. Можно себе представить, какова была арендная плата до освобождения, до появления этих приказов!

Моросит дождь. На полях, с громкими криками заворачивая буйволов через каждые тридцать-сорок шагов (потому что это обычная длина поля), работают босые крестьяне в громадных соломенных шляпах и защищающих от дождя ярко-рыжих, сплетенных из коры кокосовых пальм и твердых, как рыцарские доспехи, накидках, по форме очень похожих на укороченную до пояса кавказскую бурку.

Буйволы волочат за собой своеобразные китайские сохи. Лезвие сохи идет под водой, и из-под него, мутя воду, выворачиваются мягкие, скользкие, рыжевато-серые комья земли.

И, однако, все это, вместе взятое, не производит гнетущего впечатления. Все-таки, глядя на хунаньский пейзаж, видишь, что это – житница Китая, которая может и должна стать не только поставщицей товарного риса для страны, но и просто провинцией, где сами жители досыта едят ее рис.

Мысли всех людей, с которыми я разговаривал в последние дни, и тех, с кем я еду сейчас, настолько уверенно и радостно устремлены в будущее, что, глядя вместе с ними на расстилающиеся и справа и слева поля Хунани, я тоже думаю именно и прежде всего о будущем.

На остановках солдаты из нашей охраны сходят с грузовиков и, разминая ноги, прогуливаются под дождем, аккуратно держа над собой почти плоские деревянные цветные зонтики с короткими ручками. Вид этих зонтов находится в странном несоответствии с защитной военной формой, повешенными через плечо автоматами и маузерами в деревянных кобурах. Рукоятки маузеров, согласно старой партизанской традиции, обернуты кусочками красного шелка.

Пока мы, остановившись на окраине большой деревни, ходим вокруг машины, чтобы размяться, а шофер, отойдя на двадцать шагов в сторону от шоссе, жестяной банкой из-под консервов черпает воду для радиатора прямо с рисового поля, два крестьянина приближаются ко мне, долго смотрят на меня и отходят в сторону, видимо делясь впечатлениями.

Переводчик, прислушивавшийся к их разговору, смеется. – Чему вы смеетесь? – спрашиваю я. – Что они сказали?

– Они обсуждали, откуда вы, – продолжая смеяться, отвечает переводчик. – Тот, что постарше, в халате, – видите его? – сказал: «Интересно, откуда этот чужеземец? Из какой страны – из дружественной или из вражеской?» А другой, тот, что помоложе, ему ответил: «Конечно, из дружественной. Разве ты не видишь, что он приехал с солдатами Мао Цзэдуна!»

Мы переночевали в штабе армии, километрах в пятидесяти к югу от Хэнъяна, в помещичьем доме, расположенном возле шоссе, и утром, проехав еще около часа по шоссе на машинах, пересели на лошадей и мулов, высланных нам навстречу из дивизии.

Шел сплошной дождь. Наш маленький отряд из пятнадцати человек, растянувшись гуськом, медленно двигался по уходившей в сторону от шоссе тропинке. Кое-кто завернулся в брезентовые плащи, но большинство ехало, держа в одной руке поводья, а в другой – неизменные зонтики.

Хотя до штаба дивизии было всего тридцать ли (пятнадцать километров), поездка заняла у нас больше трех часов, так как всю дорогу нам приходилось двигаться шагом.

Как я не раз мог убедиться впоследствии, путь, по которому мы ехали в тот день, был типичной для здешних мест китайской проселочной дорогой, и поэтому, пожалуй, стоит в нескольких словах описать ее.

Сперва, огибая высокий холм, мы ехали километра три опушкой леса по пологому склону, а потом двигались через бесконечную гряду невысоких, крутых каменистых холмов, чередующихся с расположенными между ними узкими и длинными, тянущимися с севера на юг долинами, сплошь разделенными на прямоугольники и прямоугольнички рисовых полей, залитых мутной водой, по которой все время гнал мелкую рябь налетавший порывами сильный осенний ветер.