Китай у русских писателей

Подходя к перевозу, мы остановились посмотреть прелюбопытную машину, которая качала из бассейна воду вверх на террасы, для орошения полей. Это – длинная, движущаяся на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх. Машину приводила в движение корова, ходя по вороту кругом. Здесь, как в Японии, говядину не едят: недостало бы мест для пастбищ; скота держат столько, сколько нужно для работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.

Мы скучно и беспечно жили до 15-го декабря, как вдруг получены были с почтой известия о близком разрыве с западными державами. С часу на час ждали парохода с ост-индской почтой; и если б она пришла с известием о войне, нашу шкуну могли бы захватить английские военные суда. Наш 52-пушечный фрегат и 20-пушечный корвет, конечно, сильнее здешних судов, но они за 90 миль, а в Вусун войти, по мелководью, не могут. Командиру шкуны и бывшим в Шанхае офицерам отдано было приказание торопиться к Saddle-Islands, для соединения с отрядом. Мне предоставлено на волю: остаться или воротиться потом на китайской лодке. Это крытые и большие лодки, из бамбука, гладкие, лакированные, с резьбой и разными украшениями. Но ехать на них девяносто миль – мученье: тесно и беспокойно, да и окатит соленой водой не один раз.

Я не знал, на что решиться, и мрачно сидел на своем чемодане, пока товарищи мои шумно выбирались из трактира. Кули приходили и выходили, таская поклажу. Все ушли; девятый час, а шкуне в 10-м часу велено уйти. Многие из наших обедают у Каниингама, а другие отказались, в том числе и я. Это прощальный обед. Наконец я быстро собрался, позвал писаря нашего, который жил в трактире, для переписки бумаг, велел привести двух кули, и мы отправились.

Они на толстой бамбуковой жерди, с большими крашеными фонарями, понесли мой чемодан, покрикивая: «аа-аа-аа». Я и писарь едва успевали следовать за ними. Пришли к пристани: темнота; ни души там, ни одной лодки. Кули крикнул: из кучи джонок слабо отозвался кто-то и замолчал, но никто не ехал. Кули обернулся в другую сторону и крикнул громче. Около одного судна послышалась возня и зашевелилось весло: плыла лодка. В это же время послышалось сильное движение весел и от джонок. Наконец мы поехали; все темно; только река блистала от звезд, как стекло. Мы чрез полчаса едва добрались до шкуны. Вдали, в городе, попаливали.

На шкуне битком набито народу: некоторым и сесть было негде. Но в Вусуне многие отделились на транспорт, и стало посвободнее. Спали на полу, по каютам, по лавкам – везде, где только можно. Я лег в капитанской каюте, где горой лежали ящики, узлы, чемоданы. Бараны и куры, натисканные в клетках, криком беспрестанно напоминали о себе. Между ними была пара живых фазанов, которые, вероятно, в первый раз попали в такое демократическое общество. <…>

К вечеру мы завидели наши качающиеся на рейде суда, а часов в семь бросили якорь и были у себя – дома. Дома! Что называется иногда домом? Какая насмешка! Прощайте! Не сетуйте, если это письмо покажется вам вяло, скудно наблюдениями или фактами и сухо: пеняйте столько же на меня, сколько и на Янсекиян и его берега: они тоже скудны и незанимательны, нельзя сказать только сухи: немудрено, что они так отразились и в моем письме.

В. Васильев

Василий Павлович Васильев (1818–1900), академик (1886), крупнейший русский востоковед, специалист по буддизму («Буддизм, его догматы, история и литература». Ч. 1–3. СПб., 18571869). Профессор Казанского и СПб. университетов (в 18781893 гг. декан восточного факультета СПб. у-та, с 1887 г. почетный его член). В 1840–1850 гг. состоял при Российской духовной миссии в Пекине, где, продолжая плодотворно и глубоко изучать китайский, монгольский и татарский языки, овладел также санскритом, тибетским и маньчжурским. Вел дневник, частично опубликованный «Русским вестником», 1857, № 9, 10. Был дружен с П.И. Мельниковым (Печерским) со студенческих лет, и П.И. Кафаровым (о. Палладием). Член Императорского русского географического общества (1852). Автор многих работ по языкознанию и литературе, истории и географии, культуре Китая, по сей день не утративших своего значения («Китайская грамматика», «Китайская хрестоматия», Т. 1–3, «История Китая» и др.). «В лице В.П. Васильева мы встречаемся с редким сочетанием синолога академического склада с живым наблюдателем публицистом, чутко отзывающимся на все общественные тревоги, имеющие то или иное отношение к его специальности», – писал современник. О деятельности и научном наследии Васильева см., в частности, «Очерки по истории русского востоковедения». М., 1956, сб. 2; Скачков П.Е. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977, а также статьи академиков С.Ф. Ольденбурга и В.М. Алексеева («Наука о Востоке». М., 1982).

Очерк «Воспоминания о Пекине» впервые опубликован в «политической и литературной» газете «Северная пчела», СПб., 1861, 9 и 12 января, № 6, 9 и перепечатан в посмертном сборнике работ Васильева «Открытие Китая». СПб., 1900.