Носилки, по-видимому, чисто китайское изобретение; они состояли из ящика, составленного из тонких бамбуковых палочек; в нем только пол из досок, бока затянуты циновкой, кровля выгнутая, тоже из циновки, внутри проволочная сетка для сиденья, с боков в этот ящик протянуты два бамбуковых шеста, сажени в две длиной; лямка, соединяющая концы этих шестов, кладется на плечи носильщиков, если их только два, или надевается на небольшой шест, который кладут на плечи два человека, становясь один впереди другого; при этой последней манере для каждых носилок надо четыре человека. Китайские мандарины сидят в этой клетке всегда с опущенной перед самым их носом занавеской и с закрытыми окнами: мы не могли и четверти часа пробыть, не подняв занавески, и почти постоянно держали отворенными окна. Езда в носилках очень покойна, вначале несколько укачивает, но скоро привыкаешь к этому. Носильщики идут скоро, вероятно, не менее шести верст в час, часто беглым шагом, никогда не сбиваясь с ноги и ни на минуту ни за чем не останавливаясь. Почти каждую минуту они перекладывали шест с одного плеча на другое и делали это по команде: всю дорогу мы слышали протяжные возгласы:
Возвращаюсь к своему рассказу. 25 января после длинных споров у подводчиков и носильщиков, кому и как сидеть и что везти (вьюки, впрочем, были уже приготовлены накануне), мы в два часа дня сели в носилки, а спутники на мулов и двинулись из ворот дяна к западу по дороге в Чентуфу. За городскими воротами опять было предместье с такими же почти улицами, как и в самом городе, а сейчас же за ним началась равнина, сплошь покрытая пашнями. Близ города на ней то и дело были видны красивые никуда не ведущие ворота вроде наших Амурских, но с характерными китайскими кровлями или высокие каменные памятники. Без этих искусственных украшений ландшафт был бы слишком монотонен. От времени до времени направо или налево от дороги видны были группы деревьев и под их тенью красивые кровли кумирен. Иногда группы мрачных туй показывают места фамильных кладбищ; иногда видны ряды тополей – это по межам, около пашен, посажены крестьянами деревья, чтобы служить им для топлива. Летом, когда поля и деревья покрываются зеленью, картина, вероятно, много выигрывает, зимой же все это окрашено однообразно в серые цвета. Китайцы как будто понимают этот недостаток – оттого у них такая любовь к ярким краскам, оттого они любят всякие флаги, резьбу и проч. Деревни на нашем пути встречались часто; иногда это неправильная кучка крестьянских фанз из сырцового кирпича, выстроенных неправильно, со скирдами соломы и кучами удобрения перед домами, с детьми, играющими на улицах; в другой раз это торговые деревни, вытянутые в линии по дороге, где в каждом доме постоялый двор, лавка или мастерская; здесь обыкновенно торгующий люд теснится на невыразимо грязной и узкой улице. Если в городах мало думают об удобствах проезжающих и прохожих, то в деревнях об этом заботятся еще менее, и всякие бревна от плотника и корзины от корзинщика лезут прямо на улицу под ноги лошади, или улицу загораживает развешанная у красильщика крашенина, и никто не жалуется, не протестует, точно так и должно, всякий сам справляется с затруднениями, как знает и как умеет; по-видимому, право первого захвата пользуется здесь полным уважением. В конце и начале деревни обыкновенно есть несколько дянов, где под воротами предлагают незатейливую еду: горячую лапшу или рис с соленой редькой в приправу или вареные бататы и гороховый кисель. У таких уличных дянов наши носилки обыкновенно останавливались, чтобы носильщики могли отдохнуть и закусить. Иногда и мы съедали тут по чашке рису или пару горячих бататов и затем обыкновенно уходили из деревни вперед, чтобы размять уставшие от сидения ноги. Толпа в деревне относилась к нам всегда хорошо, лезла иногда посмотреть на нас, но держалась почтительно, скоро обращалась к своим прерванным занятиям и оставляла нас в покое.