Под этим псевдонимом выступал известный в свое время прозаик, критик и публицист Владимир Людвигович Кигн
(18561908), страстный и вдохновенный путешественник. Летом и осенью 1897 г. он совершил длительное путешествие по Сибири, а затем на пароходе «Ярославль» – семинедельное плавание из Владивостока в Одессу с заходом в Шанхай и устье Янцзы. Впечатления об этом – в дневниковой книге «Панорама Сибири», СПб., 1900 (из нее печатаются фрагменты). В 1904 г. Дедлов в качестве корреспондента газеты «Слово» ездил в Маньчжурию – серия очерков «Штатские на войне».Из книги «Панорама Сибири»
4–8 ноября.
– Шанхай – станция большая, бойкая, богатая. На реке множество громадных пароходов, морских и речных, не уступающих морским. Все они грузятся, разгружаются, приходят и уходят. С реки город имеет очень внушительный и вполне европейский вид, со своими башнями, шпицами церквей, многоэтажными домами и деревьями бульваров и садов. Внутри Европы оказывается не так много. Толпа сплошь китайская, и европеец среди нее редкость. Джинрикши – китайцы, чернорабочие – китайцы, купцы – китайцы, купчихи – китаянки с крохотными ногами. Китайцы в кабриолетиках джинрикшей, в каретах, извозчичьих и «собственных», в качестве прислуги в отелях и приказчиков в магазинах. Китайская часть города, застроенная красивыми, изукрашенными резьбой, раскраской и позолотой двух– и трехэтажными домами, своей обширностью и оживлением подавляет чопорные и простые европейские кварталы. У Европы тут банки, оптовые склады да несколько магазинов наиболее изысканных товаров; остальное все в руках китайцев. И эти китайцы не какие-нибудь, не загнанные, не скромные, не уличные торгаши. Это – сытые, величавые фигуры, с породистыми белыми ксендзовскими лицами, в тончайших шелках. Их китаянки такие же сытые, крупные, с прекрасными большими томными черными глазами, а шелка их панталон и курток еще дороже и красивей, чем у их супругов. Таково купечество, очень богатое, все больше оттирающее европейца от торговли Дальнего Востока, но толпа, не в пример японской, груба, нагла и нища. Богачи ее забыли, чиновничество бессильно и смешно. Нет ничего курьезней шествия по улицам Шанхая мандарина. Какие-то тощие одноглазые скороходы в зеленых куртках и захватанных красных колпаках в виде цветка belle-de-jour; какие-то полуголые оборванцы с палками в руках; несколько всадников на тощих клячах и, наконец, сам мандарин в паланкине, размалеванном во все цвета радуги. Европейцы смеются, смеется китайская толпа, даже улыбаются англичанки, попадающиеся навстречу в открытых колясках. В Китае, в противоположность демократической Японии, царит купец, управляют деньги, а это уже конец нации, как бы величествен, безмятежен и породист ни был жрец золотого тельца.Шанхай какою-то маленькой речонкой делится на две части, английскую и французскую. У одних названия улиц написаны по-английски, у других – по-французски. У англичан городовыми служат громадные, как жерди, темно-коричневые индусы в пурпурных чалмах; у французов – обыкновенные французские городовые. Это – старшие городовые, у которых под началом состоят второстепенные, из китайцев, в синих блузах и зонтикообразных шляпах. Последних иной раз сопровождает другой китаец, голова которого защемлена в тяжелую доску. Это – наказанный по приговору английского или французского мирового судьи вор или мошенник, обязанный с таким воротничком ходить вслед за городовым по улицам и терзаться угрызениями совести. Из двух хозяев Шанхая видимо первенствует англичанин. У него и улицы чище, и дома больше, и городовые бравее. Толпа понимает по-английски и не говорит по-французски – даже во французском квартале. Местная французская газета печатается в английской типографии, помещающейся во французской части как раз против французского консульства. В типографии говорят только по-английски, и чтобы купить несколько последних номеров газеты, мне пришлось по телефону вызывать переводчика из французского «Hôtel des Colonies». Но и в «Hôtel des Colonies» по-французски понимали только хозяин, да один старый китаец; остальные – только по-английски. Насколько наш друг француз мастер устроиться и хозяйничать у себя дома, настолько же он смякает и слабнет, скучает и скисает в своих колониях. Должно быть, он слишком вежлив и, главное, слишком либерален для довольно-таки предосудительного колониального ремесла, которое у англичан поставлено, в конце концов, на грабительскую ногу. Никто так не бьет жалких азиатов и африканцев, как англичане, притом чем попало и как попало: несчастных шанхайских джинрикшей палкой или каблуком в спину, восставших индийских сипаев – пушкой, ускользавший из-под их власти Египет – разрушением целых городов. Однако знающие люди говорят, что в последнее время англичан начинают заедать немцы, оттирая их от торговли даже в их «станциях». И в самом деле, в Шанхае множество немецких магазинов; а в бытность нашу там англичане скрежетали зубами при известии о занятии немцами китайской бухты Киао-Тчеу.