Китай управляемый

«В пользовании нет неизменной истины, в делах нет постоянного порядка: движение и покой, растяжение и сокращение соответствуют изменениям. А посему, когда определяешь свою гексаграмму, счастье и несчастье встают на свои места. Когда ведаешь своё время, покой и движение сообразуются с их пользой. Когда благодаря названию гексаграммы познаешь счастье и несчастье, а благодаря времени познаешь движение и покой, то можно прозреть перемены Единотелесности»[137].

Подобный взгляд на время опять-таки близок современной феноменологии, которая видит во времени «то, что есть, что делает возможным и осуществляет возвращение того же самого»[138]. Время в таком случае оказывается творческим началом мира или, скорее, «серией начал» (Г. Башляр). В качестве «логико-онтологического генезиса» мира оно обуславливает «появление других фигур и, следовательно, других определений; мысль о том, что нечто существует как временное, требует мыслить его как нечто, порождающее другие модусы бытия»[139].

Процитированное суждение со всей очевидностью выявляет одно важное следствие представления о времени как исходной реальности, конституирующей всё сущее: отсутствие в китайской мысли сколько-нибудь внятно очерченной трансцендентной перспективы, которая могла бы служить всеобщей точкой отсчёта для определения и оценки мировых явлений. Об отсутствии такой точки зрения говорит уже самое название «Книги Перемен», где понятие «перемены» означало также «отсутствие усилий», «спонтанная метаморфоза». Тот факт, что для Ван Би все перемены происходят в конечном счёте в среде Одного Тела, то есть в рамках некоего вселенского организма, лишний раз напоминает о том, что метаморфозы в китайской картине мира носят имманентный и спонтанный характер. Вот почему они не столько представляют некую умопостигаемую реальность, сколько скрывают её, переводя её в имманентность опыта. Перемены происходят «сами по себе» во всём их неисчерпаемом разнообразии и притом одновременно, то есть в плоскости временности как таковой. Другими словами, никогда не равная себе временность времени есть то, что объединяет всё сущее в мире. Это время как «единый взрыв или единый напор», пронизывающие все временные измерения и всегда тождественные себе, имеет характер, по выражению М. Мерло-Понти, «временного стиля мира». Оно есть некая живая целостность мира, подобная Великому Кому в притче Чжуан-цзы, проявляющемуся через человеческие переживания и само лицо человека. В конечном счёте, время есть «некто» (Мёрло-Понти), некое всеобщее «мгновение ока», Аидеп-Ылск (Хайдеггер), «субъект=Х» или «тёмный предшественник» (Делёз), чему в даосской традиции соответствует понятие «верховного прародителя» (цзун).