Китайская мифология. Энциклопедия

Вдруг Гуань Юй прилетел на помощь, как гроза.
В руках его кованый меч сияет, как иней на солнце.
Халат в попугаях цветных взвивается, как мотылек.
Где конь его ступит ногой, там духи и демоны стонут,
И гнев его мог остудить лишь вражеской крови поток.[100]

Исторический Гуань Юй был знаменит тем, что, даже попав в плен и будучи приговорен к смерти, не отрекся от своего друга Лю Бэя, которому принес клятву на верность. Как пишет Л. С. Васильев, «эта легендарная верность и честность, вкупе с другими традиционными конфуцианскими добродетелями, приписанными молвой Гуань Юю, получили со временем широкую известность в народе… Императоры различных династий, принимая во внимание именно его конфуцианские, а отнюдь не военные, доблести, жаловали ему один за другим почетные титулы, пока наконец в 1594 году он не был удостоен высочайшего в стране титула ди („государь“),[101] звания „Помощник Неба, защитник государства“ и деификации в качестве бога войны Гуаньди».

Хотя Гуаньди считался богом войны, как и положено обожествленному полководцу, среди его «обязанностей» преобладали мирные занятия. Этого бога почитали как покровителя литературы (по преданию, Гуань Юй любил перечитывать хронику «Весны и осени»), как защитника торговли и богатства, даже как подателя сыновей. Эти сугубо гражданские «обязанности» бога-воителя, вероятно, объяснялись тем, что в Китае — в отличие, скажем, от Японии или Европы — престиж гражданского чиновника был намного выше престижа военного. Впрочем, возможно и другое толкование: в китайской небесной иерархии, по образу и подобию иерархии земной, каждую чиновничью должность занимали одновременно два подданных Небесного императора — чиновник военный и чиновник гражданский. Именно таким военным чиновником и был Гуаньди — во всяком случае, как бог богатства, что подтверждается существованием в китайской мифологии его гражданского «альтер эго» — божества достатка Биганя.

В эпоху Цин Гуаньди стал, пожалуй, самым популярным божеством народного пантеона, храмы, посвященные ему, строились по всей стране, а в деревенских кумирнях, где обычно ставили на алтарях таблички с именами наиболее важных, по мнению крестьян, божеств-заступников, имя Гуаньди практически всегда соседствовало с именами Конфуция, Лаоцзы и Гуаньинь. О популярности этого бога говорит и тот факт, что среди китайских буддистов ходило предание о приобщении Гуаньди к «четырем благородным истинам», а даосы, с легкостью презрев очевидный анахронизм, сложили легенду о победе Гуаньди и воинства Пяти священных пиков (У юэ) над мятежным великаном Чию, мифическим противником «первого бессмертного» Хуанди.

Не меньшее количество легенд окружало и буддийскую бодхисаттву Гуаньинь, наиболее почитаемую богиню позднего китайского пантеона. Культ этой богини, несмотря на его «чужеродность», пользовался личным благоволением императора, а в народе Гуаньинь считалась самым благожелательным среди божеств, истинной «матушкой-заступницей», индийское происхождение которой давным-давно забылось. В романе «Путешествие на Запад» ей посвящены такие строки:

Являла, светлой мудрости полна,
Четыре добродетели она;
Была, как золотое изваянье,—
На нежной шее жемчуга блистанье,
Прическа, словно свившийся дракон,
А волосы, как в тучах небосклон.
Из тюля сделан воротник открытый,
Пошел на юбку лучший бархат рытый,
А золотой изящный поясок —
На счастье бодхисаттвы был намек.
Ее лицо сияло белизною,
Краснели губы точкою одною,
Прекрасный взор ее горел звездой,
А брови, словно месяц молодой,
Казалось, изгибались прихотливо.
Неувядающие ветви ивы
Она в сосуде золотом несла.
Роса в нем благодатная была.
Она в ответ на каждое моленье
С любовью посылает облегченье,
Ей молится с надеждою народ,
Она от всяких бед его спасет,
И, как гора Тайшань, она надежна,
И потому довериться ей можно.

Дворец небожителей. Картина на шелке (XII в.).