Китайская петля

— УБЬЮ, СВОЛОЧЬ!«— прорычал Андрей, схватив за грудки господина Ли Ван Вэя.

В этом выплеснулось все — ярость за московскую подставу, за смерть рыжего казака, за ночной обман. Мастер мягко положил ладони на его запястья — и в следующий миг Андрей со.стоном повалился на колени.

— У тебя мало времени, — спокойно заметил господин Ли Ван Вэй. — Советую раздобыть заводную лошадь, быстрей доберешься.

А потом повернулся и пошел — невысокий, сутуловатый. Андрей поглядел ему вслед, и ему вдруг почудилось, что вокруг фигурки Мастера возникла какая-то сумрачная аура, распространяющая тусклый отсвет — багровое дьяволово сияние.

Поднявшись с колен, Андрей долго не мог унять дрожь в ослабевших руках. Недавняя воинственная уверенность мгновенно улетучилась. Две пары глаз плыли перед ним, в темноте закрытых век — одни по-детски круглые, темные и блестящие, как спелая черемуха; другие большие, прозрачно-серые, окруженные сеточкой легких морщин. Приход казаков — смерть. Одна умрет, другая, быть может, спасется. Которая?

» Вот, значит, какое оно, «затруднительное положение»! Сволочь узкоглазая! Сейчас-сейчас… что там Чен говорил — первое, второе, третье?… действовать, не думая… сейчас…«

Андрей покрутил головой, отгоняя наваждение, потом подтянул к себе кобылу и тяжело влез в потертое казачье седло. Прозрачно-серые глаза Рыжей, прощаясь, печально взглянули на него, растворяясь в жарком мареве уходящего дня.

» К староверам!«

Несколькими часами позже и сам господин Ли Ван Вэй выехал из города, направляясь вверх по Енисею. Под ним была хорошая лошадь, выданная воеводой, за седлом запас продуктов, на спине все тот же кожаный тючок. Он ехал ровной спокойной рысью — спешить ему было некуда.

Вечером передовые отряды кыргызов вышли к новому Караульному острогу, расположенному в двухстах километрах от Красноярска, вверх по Енисею. На узкой елани, плавно спускающейся к реке, стоял начатый острожный сруб, белеющий свежими палями — ошкуренными и обожженными сосновыми бревнами. Тревожные крики и громкие хлопки пищалей Ответили свисту стрел, густо полетевших вдруг из темной тайги. Из-за мыска выдвинулись низкие лодки с силуэтами пригнувшихся воинов, мелькающих яркими комочками пламени. С зачаленного к берегу струга грохнула пушка, пульки широким веером хлестнули по вечерней реке — пара лодок с плеском завалилась в воду, но с других огненными дугами понеслись горящие стрелы. Еще раз ударила пушка, хлопнули последние казацкие пищали, но все гуще летели стрелы, рассекая, закручивая клубы синего порохового дыма. Из тайги, прикрываясь кожаными щитами, побежали пешие кыргызы в куяках и железных шеломах. Короткая схватка, яростный сабельный лязг в квадрате недостроенных стен, и все кончилось: за пылал накренившийся струг, на земле — мертвые казаки, под стеной — несколько раненых, захваченных в плен. Среди убитых был и казачий десятник — тот самый, которого Андрей видел на Бирюсе. Умные, близко посаженные глаза закрылись, из груди торчала длинная оперенная стрела, окруженная красным пятном, расплывшимся меж петлями военного кафтана.

Из тайги в сопровождении дюжины всадников медленно выехал чазоол — командир отряда, как две капли воды похожий на другого чазоола, убитого Андреем, Среди чазооловых спутников выделялся один всадник — рослый китаец с узкой черной косицей и высоким выбритым лбом.

Не сходя с коня, чазоол внимательно осмотрел захваченный острог, убитых и раненых, затем дал отмашку двигаться дальше. Лодки пошли вниз по течению, всадники и пешие скрылись в ночи, оставив на темной поляне столб пламени, жарко полыхающий над рублеными стенами.

В темной тайге теплились костерки: казаки варили кашу, иные уж спали; дозоры, выставленные вокруг стана, чутко вслушивались в ночь. Вкруг своего костерка сотник собрал начальных — пятидесятников и десятников.

— Значитца так, мужики: поутре пойдем розно. Ты, Еремей, выходишь к Калтату и дале по следу. Далеко кыштымям не уйтить. Ты, Корнила Иваныч, давай на Бирюсу. Как дело зделашь, отряди ково на Караульный, давно вестей оттудова не было. Лодки найдешь, дак сам гляди — каки пожечь, каки приплавить. Опосля оба на Шумиху.

— А сам-то, Степан Данилыч?

— Я прям туды, со мной пяток Еремеевых. Оглядимся покуль, как да што. Ну все, давай спать, казачки, — завтре, Бог даст, потрудимся.

— Што ж, этто можна, — кивали головами начальные, — мо-ожна, да-а…

К утру холодный рассвет пришел откуда-то с высоты, обтекая мохнатые еловые лапы. В туманной сине-зеленой полутьме оранжевые лепестки костров заплясали бесшумно и ярко. Три отряда разошлись в светлеющем лесу, оставив после себя легкие серые дымки над угольями да теплые конские яблоки на вытоптанной мокрой траве.