Китайская военная стратегия

Споры о значении различия между «внутренними» и «внешними» школами боевого искусства не утихают по сей день и среди самих учителей кулачного искусства, и в кругах ученых исследователей. Главную трудность вызывает определение «внутреннего» (или «искусства Пути», по Сюэ Дяню) в практике ушу. Нетрудно видеть, что речь идет о ценности символической реальности, постулируемой китайской традицией, но не могущей быть «предметом» опыта или мысли. Это своего рода догадка, или претензия, которая может быть заявлена, но не предъявлена. Ибо как можно ощутить себя, говоря словами Лао-цзы, подобным «еще не вышедшему в мир младенцу»? Кто может это ощутить или даже представить? Но только это «невозможное» состояние и является единственно реальным для того, кто избрал своим духовным компасом Великий Путь. И, говоря шире, только эта посылка о первичности символического бытия может служить действительным оправданием культуры.

Традиция не видна. И поэтому она есть. Но более того: ее мудрость не отличается от людского мнения, и возвещаемое ею духовное прозрение сливается с полнейшей безыскусностью потока жизни.

Мир событийности строится по закону анафоры – подобия неподобного. Так идея символической реальности оправдывает главный тезис китайской стратегии: «Война – это путь обмана». Именно: правда обмана. Последняя истина бытия, его неотвратимая судьба есть не-двойственность явленного и сущего, начала и конца, должного и возможного. Взаимопроникновение противоположностей – «пустоты» и «наполненности», присутствия и отсутствия, порядка и беспорядка, движения и покоя и т. д. – есть главный и, в сущности, единственный постулат стратегической теории Сунь-цзы. Но в этом пестром круговороте явлений, буквально ослепляющих, дезориентирующих противника, не дающих противнику никаких «точек отсчета», есть своя (символическая) глубина, своя иерархия ценностей: видимый хаос таит в себе строгий порядок, зримая слабость чревата всесокрушающей мощью.

Наконец, глубина и поверхность сами вовлечены в мировой круговорот Пути: они предполагают и замещают друг друга, подобно внутренней и внешней сторонам известной ленты Мёбиуса. Явленные «формы», или диспозиции войска порождают его невидимый извне стратегический потенциал, а последний, в свою очередь, реализуется в мгновенном сокрушительном ударе. Это двухступенчатое развитие стратегического действия воспроизводит традиционный путь духовной практики: отрицание явленных форм ради их символического «истока» и отрицание метафизики ради предельной конкретности «живой жизни». Китайская стратегия есть именно «путь к очевидности». И этот путь должен быть проделан реально, то есть в духовном опыте.

Знание метаморфоз, метаморфозы знания

В отличие от европейских теоретиков войны Сунь-цзы ни в малейшей мере не надеется на удачу или случай, одним словом, на «милость фортуны» и не находит удовольствия в сопутствующей такой надежде чувственной экзальтации. К так называемой романтике войны он питает искреннее отвращение, его не прельщают фантазии на тему героической смерти. Он ищет стратегию без риска и делает ставку на знание войны, а надежность и эффективность этого знания в его представлении определены мерой его детализации. Именно «понимание» (чжи) является для него первой добродетелью полководца, и лучшая победа – та, которую одерживают благодаря расчетам и правильно составленным планам. Отец китайской стратегии – в первую очередь педант своего дела, и именно потому, что относится к нему с величайшей серьезностью.

Стратегическое знание, о котором ведет речь Сунь-цзы, коренным образом отличается от знания теоретического, то есть знания отвлеченного и общепонятного, основывающегося на логических процедурах и всеобщих законах. При внимательном рассмотрении сам процесс познания у Сунь-цзы распадается на три этапа, каждому из которых соответствует и особая разновидность знания.

Несколько упрощая позицию Сунь-цзы, можно сказать, что познание для него начинается с получения информации, относящейся к военной кампании. Эта информация складывается из наблюдения за людьми и окружающим миром, донесений лазутчиков, а также разного рода специальных сведений. На этом этапе большую роль играют разного рода классификационные схемы, позволяющие систематизировать и оценивать добываемые сведения.