Китайские дети - маленькие солдатики

Она вроде бы обращалась напрямую ко мне, и я вдруг поняла, что директриса Чжан доложила ей о моих попытках проникнуть в классную комнату и понаблюдать.

Я прошептала Робу по-английски:

– Она что, думает, будто у нас дома джунгли?

– Ну, если Рэйни катается на одногруппниках – запросто, – пробормотал Роб в ответ.

– Если вы позволяете ему чересчур вольно вести себя дома, – отчитала нас Чэнь, – он приходит в садик и говорит учителю: «Ну а мама считает, что так можно».

Я кивнула.

Чэнь вновь посмотрела только на меня.

– Надо, чтобы он думал, что мама и учителя – заодно. Вы решили отдать его в этот сад. Вам надо полагаться на наш образовательный подход – и то же самое нужно делать и дома.

Не могу сказать, как мы поняли, что пора уходить, но оба встали со стульчиков одновременно; Чэнь и Цай – зеркально, вместе с нами. Мы пришли в эту комнату, надеясь на честный разговор, но правила мяньцзы – сохранения лица – не позволили учителям сознаться в чем бы то ни было. Наивно было с моей стороны надеяться, что прямой вызов окажется действенным.

Я склонила голову.

– Вам пора обедать, – объявила я.

Поскольку протокол требовал от них сохранить и нам некоторое лицо, признать причину этой встречи, Чэнь пообещала «разобраться» с полицейскими угрозами.

Я знала, что больше мы об этом никогда не потолкуем.

* * *

Подозреваю, что в этой точке пути Рэйни мои друзья-американцы уже неслись бы вон из черных ворот «Сун Цин Лин», волоча за собой ребенка и не оборачиваясь. Кто-то отчитал бы учительниц Чэнь и Цай, не слезая со стульчиков-шестков. Кто-то сбежал бы, возможно, в ближайший международный детсад с философией от Реджо Эмилии до Монтессори с Вальдорфом. Одна наша подруга недавно вытащила ребенка из «Сун Цин Лин», попробовав китайский вариант так же походя, как прикинула бы на себя платье ципао на местном рынке тканей.

Меня, само собой, на несколько дней парализовало сомнениями и страхами, но бросить наш замысел я все же готова не была.

Многие иностранцы, живущие в современном Шанхае, привлечены сюда транснациональными корпорациями, юридическими фирмами и агентствами услуг, жадными до прибылей на бескрайнем китайском рынке. Когда эти американцы, британцы, французы, немцы и японцы не горбатятся в конторских высотках, они отправляются в Таиланд или на Бали, бросаются в приключения на микроавтобусах с шоферами или пируют в европейских или средиземноморских ресторанах. Иными словами, пытаются отгородиться от переживания Китая всеми доступными средствами. Пара моих знакомых американок почти никогда не покидала квартир и вилл, если только служебные автомобили их супругов не ждали на подъездной аллее – двери в кондиционированные защитные капсулы нараспашку, – и лишь так странствовали по этому громадному городу.

Мы с Робом желали себе в Китае совершенно другого опыта.

Время, проведенное Робом в его двадцать с чем-то лет в провинциальном Китае, познакомило его со страной и ее культурой. Когда Роб преподавал под эгидой Корпуса Мира, он подружился с китайскими учащимися – учтивыми, пытливыми и уважительно относившимися к образованию, и Робу служило некоторым утешением, что его сын помещен в китайскую систему.

Меж тем благодаря моему собственному прошлому поведение китайцев и сами они мгновенно показались мне знакомыми: словно я смотрела в глаза учительницы Чэнь – какая бы суровость и властность в них ни мерцала – и тут же различала в них отцовы устремления (временами ошибочные, зато всегда благонамеренные). Вопреки любым моим метаниям я никогда не забывала о пользе дисциплины и упорства, прививаемых китайским способом.

Мы с Робом окольными путями сошлись в одном: с философской точки зрения мы видели ценность китайского взгляда на дисциплину и учебу и хотели, чтобы наш сын получил опыт культуры, которую мы научились уважать. Ныне мы с Робом ездим на велосипедах в потной путанице шанхайского автомобильного потока, едим огненную хунаньскую пищу и проводим отпуск в далеких закоулках Китая и Юго-Восточной Азии. Мы американцы, но наши целостные самости не привязаны ни к какому отдельному месту. «Ты гражданин мира», – говорила мне моя тетя Кари. Это понятие слишком затаскано, однако во многих смыслах тетя права.

Мы решили, что проведем в Китае годы, пока наш сын еще маленький, отчасти потому, что считали важным научить ребенка другой жизни. Мы хотели, чтобы наш сын был гибок, чтобы умел устроиться в мире неопределенном и быстро меняющемся, и желали уверенности, что ребенок найдет в нем свое место. Моя тетя Лян, психолог по профориентации с фокусом на этническую культуру, неприкрыто усомнилась в моих страхах и метаниях: «Чего ты так дергаешься из-за „местного садика“? Ты живешь в Китае. Почему это Рэйни должен ходить куда-то еще, а не в китайский сад?»