Китайские дети - маленькие солдатики

Месяцы напролет мы с Робом выстраивали стратегию, как нам добыть место для Рэйни. Большинство государственных садиков обязано было принимать детей по месту жительства, но некоторым заведениям – особенно образцово-показательным и передовым – правительство разрешило отдельные правила. Китайцы часто добивались приема в такие учреждения посредством затейливой сети гуаньси, но нам, иностранцам, предстояло найти другой способ. За год до того, как Рэйни можно было поступить на сяобань – «младшая группа», официальный первый год в детском саду, – мы названивали в головную контору. На телефон садились по очереди, осмотрительно делали между звонками паузы по нескольку недель – в надежде, что наши голоса с прошлых безуспешных попыток не запомнят.

На любой звонок отзывался одинаково бесстрастный голос, отвечавший примерно одно и то же: «В группах битком. Незачем звонить повторно. Надежды на место никакой». Мы просили пустить нас к директору, на что всегда получали ответ: «Она на совещании». Однажды нам удалось узнать ее имя: Чжан Юаньчжан, или директор Чжан.

Если что, мы всегда могли подстраховаться шанхайскими международными детсадами, но приближалось лето, и я поняла, что терять мне нечего. Я еще раз отправилась к воротам «Сун Цин Лин». Заглянула в застекленный домик охраны, торчавший сразу за черными коваными воротами – идеальное расположение, чтобы засекать любые вторжения.

В таких случаях я всегда помню, что я иностранка особого рода. Мандарин – язык моего детства и дома: родители эмигрировали с семьями из Китая в Соединенные Штаты через Тайвань несколько десятков лет назад, а сама я родилась и выросла в Америке. На мандарине я говорю с легким намеком на техасскую оттяжку, а словарный запас у меня – из калифорнийского говора, какой я нажила подростком. Большинству континентальных китайцев я казалась своей, покуда не открывала рот, и тут они быстро определяли меня как человека, который заслуживает исключительного презрения: родственница-чужачка, говорит странно, и манеры у нее заморские.

Я помахала стеклянному домику охраны. Один из двоих сидевших там мужчин выбрался наружу.

– Чего вам надо? – рявкнул он из-за ворот. Коротышка, мне до плеча, в толстых очках.

– Чжан Юаньчжан на месте? – спросила я.

– А вы по какому вопросу?

– Просто поинтересоваться о месте для моего сына.

Он оглядел меня и покачал головой.

– Тут битком, всегда битком, – сказал он. – Незачем и спрашивать.

– Можно мне с ней поговорить? Хотелось бы представиться.

– Она на совещании, – ответил охранник. Повернулся и зашел обратно в стеклянный домик.

– Когда лучше подойти еще раз? – спросила я ему вслед, но он пренебрег этим вопросом. В тот же день вечером мы с Робом перегруппировались.

– Может, мне сходить? – спросил Роб.

– Думаю, придется, – ответила я.

– Угу, – согласился Роб, глядя на меня многозначительно. Так уж обстоят дела в Китае: иногда необходимо подсылать «иностранца». Весь первый год в Китае я ныла на эту тему – я волевая женщина, управляю деньгами в своей семье, но в здешней культуре устоялась своя иерархия значимых и незначимых людей. Американец-европеоид всегда на голову выше китайского американца, а сверх того, Роб свободно говорил на мандарине и провел некоторое время в китайской провинции. Китайцев он завораживал, и ему, как правило, удавалось добиться своего, пока они восхищались этим голубоглазым блондином-иностранцем, который говорит на их языке.

Роб пришел к воротам садика перед работой и в тот же вечер торжествующе доложил, что ему удалось заставить охранника вызвать для разговора какую-то воспитательницу.

– Она оказалась приятной, – сообщил Роб. – Сказала: «Вы так хорошо говорите по-китайски!» А потом записала имя и номер паспорта Рэйни на бумажку.

– Она записала все это в какой-то блокнот? – приставала я. – На список очередников не похоже?

– Нет… просто листок бумаги. Размером с само-клейку для записей, – ответил Роб, помедлив.

– А внутрь она тебя не пригласила? – продолжала я, успокаивая уязвленную гордость тем, что и Робу не удалось проникнуть за ворота.

– Не-а. – Роб вскинул брови – он отчетливо понимал, что происходит у меня в голове. Но мы все равно ликовали. В глубинах этого устрашающего учреждения имя нашего сына значилось на клочке бумаги, и этот клочок мог рано или поздно оказаться в руках у директора Чжан.

Теперь оставалось лишь ждать.

Через месяц мне на мобильный телефон позвонили. Замдиректора представилась как Си.

– Вам повезло, – выговорила она отрывисто. – Нам разрешили еще несколько мест в группах сяобань. Вы нашли для Рэйни садик?

– Нет, мы бы мечтали отдать его в «Сун Цин Лин», – быстро отозвалась я.

– Приводите на следующей неделе.

В день нашего «собеседования» я обрядила Рэйни в клетчатую рубашку и вельветовые брючки, на завтрак подала его любимую овсянку с яблоками. Роб уехал на работу, а в городе гостил мой отец, и я решила взять его с собой в подкрепление.