Китайские миллионы

Как только «Indo-Chine» застопорил и бросил якорь, метис пристал к одному из его трапов, прикрепился и кошкой первым взобрался на палубу. Будимирский еще вчера утром, возвращаясь из Макао, дал ему инструкции, и он быстро нашел Моту в числе пассажиров, готовившихся спуститься по приглашению лодочников. Метис передал ему карточку Хако (в чемодане его Будимирский нашел их много) и просил спуститься в катер.

«Излишняя таинственность, — мог бы и сам подняться на борт» думал Моту, спускаясь с трапа и направляясь затем к рубке в ту минуту, как метис, бросивший в катер багаж японца, отвалил уже от борта парохода и полным ходом пошел в море.

— Сюда, сюда, пожалуйте, — приглашал японца Будимирский. — Я из предосторожности, которую вы поймете, не зажигал огня, но теперь можно. Здравствуйте, здравствуйте! Знаю, что вы благополучно съездили. Хако говорил мне…

Он быстро зажег стенную лампочку и любовался удивленным лицом Моту.

— Я думал…

— Вы думали встретить Хако? — Он, бедный, лежит в лихорадке в гостинице и просил меня письмом встретить вас и доставить к нему. За него не бойтесь, — дня через два он поправится…

Моту показалось все это очень подозрительным, и в сердце его закралась тревога. Он вспомнил, зачем Хако перебрался в Макао, и искал связи между его болезнью и поручением Ситревы.

— Лихорадка… это странно, он никогда не болел ею, — недоумевал японец.

— Это у него от нервного потрясения, — третьего дня ему нечаянно пришлось присутствовать при скоропостижной смерти моей знакомой, — помните той, что с нами на пароходе ехала. Ну, вот, это на него и подействовало, — выпалил Будимирский.

— Какое несчастье! — воскликнул Моту и сразу успокоился, убедившись, что поручение Ситревы исполнено.

— Ну-с, — начал Будимирский, — пожалуйте ваши трофеи…

Моту молча расстегнул жилет, достал из внутреннего кармана большой конверт и передал его Будимирскому.

Тот внимательно осмотрел его печать-облатку, взрезал аккуратно ножичком край, развернул бумагу и прочел в ней следующее: