Китайские сказки

Так незаметно пролетали годы. Ма Лян вырос и превратился в стройного юношу. За это время он научился так замечательно рисовать, что соседские бедняки стали просить его, чтобы он разрисовал стены их убогих хижин. Но кисти, как и раньше он не имел. Ведь даже работая, не разгибая спины, он мог купить лишь горсть гаоляновой муки да кусок соевого сыра, чтобы не умереть с голода.

Однажды Ма Лян вернулся особенно уставшим и даже не поужинав, лёг на свою циновку и крепко уснул. Ночью ему во сне явился белобородый старик. Протягивая юноше сияющую золотом кисть, он сказал:

– Ма Лян, ты стал настоящим художником! Твои руки искусно рисуют, а сердце видит, что хорошо, а что плохо. Я дарю тебе эту волшебную кисть, но ты не должен пользоваться ею ради корысти или зла.

Юноша взял в руки кисть, воскликнул от восторга и проснулся.

«Какой удивительный сон мне привиделся, – подумал Ма Лян, – как жаль, что это всего лишь сон!»

Первые лучи солнца осветили его фанзу, и юноша вдруг с удивлением увидел рядом с собой ту самую кисть, которую видел во сне. Он тотчас вскочил на ноги и, соскоблив с очага сажу, развёл её водой, а затем обмакнул в неё волшебную кисть, чтобы что-нибудь нарисовать на старом клочке бумаги.

– Нарисую-ка я сороку, которая приносит счастье! – радостно сказал Ма Лян.

И он стал старательно выводить кистью силуэт сороки с белой грудкой, чёрными глазами-бусинками, чёрными крыльями и хвостом. И когда он закончил рисовать сороку, произошло то, что он никак не ожидал. Нарисованная птица вдруг ожила. Она лукаво взглянула на художника и, расправив свои чёрные крылья, выпорхнула в окно.

– Эта кисть и вправду волшебная! – снова воскликнул Ма Лян. – Нарисую-ка я ирис, он никуда от меня не улетит.

Юноша склонился над бумагой и нарисовал прекрасный полураскрывшийся цветок с нежными лепестками и удлинёнными листьями. Лишь только он оторвал кисть от бумаги, прекрасный ирис потянулся к солнцу и наполнил убогое жилище тонким чудесным ароматом. Ма Лян осторожно взял цветок и посадил его у своего окна. В это время из соседней лачуги, причитая и всхлипывая, вышла старая вдова.

Добросердечный юноша спросил соседку о причине её слёз, и она ответила:

– Сегодня я разбила свой единственный горшок и теперь мне не в чем приготовить суп.

– Не горюйте, тётушка! – сказал ей Ма Лян, а затем быстро нарисовал на пороге её лачуги три новых горшка.

Блестящие глиняные горшки тотчас выстроились в ряд на пороге, и соседка от радости не знала, как и благодарить художника.

С того дня не проходило и дня, чтобы Ма Лян не помогал кто-нибудь из бедняков. Одному он нарисовал новую мотыгу, другому – крепкую рыболовную сеть, дети просили игрушки, девушки – черепаховый гребень для волос. Никому не отказывал художник, и все бедняки получали то, что просили.

Как-то раз Ма Лян помогал строить фанзу и возвращался из соседней деревни уже за полночь. Дорогой он думал только о долгожданном отдыхе но, не доходя до своей фанзы, услышал приглушённый стон. Стон раздавался из распахнутого окна покосившейся лачуги старого батрака Чу. Бедняга всю жизнь горбатился на полях помещиков, а теперь, когда силы оставили его, он стал никому не нужен. Юноша вошёл в лачугу и увидел скорчившегося на истёртой циновке больного старика.

– Чу! – негромко позвал его Ма Лян. – Что с тобой?

– Я умираю, сынок, – еле шевеля губами, прошептал Чу.

– Чем я могу помочь тебе? – участливо спросил юноша.

– Мне бы ещё хоть раз увидеть рассвет, но я не доживу до него.

– Ты увидишь его, я тебе это обещаю!

Но старик только устало закрыл глаза, и по его лицу покатилась слеза.

Ма Лян достал свою волшебную кисть, с которой никогда не расставался и принялся рисовать рассвет на стене лачуги.

Вдруг комната озарилась нежным розовым сиянием восходящего солнца. И перед глазами умирающего бедняка стали распускаться благоухающие лотосы, качающиеся на водной глади озера, а вдалеке виднелись горы, окутанные утренним туманом.

Жизнь старого бедняка была скупа на прекрасные мгновения. Ему некогда было любоваться красотой природы. Всё, что он видел – это бесконечные поля помещиков, которые нужно было обрабатывать, да убогие голые стены его обветшалой лачуги.

Чу вглядывался в чудесный пейзаж и глаза его ширились от удивления и восторга. Старик промолвил:

– Сынок, откуда ты узнал? Я родился на берегу этого озера и для меня это самое прекрасное место на земле. Какое счастье снова увидеть его!

Блаженная улыбка осветила лицо старика, он легко вздохнул, и последний его вздох был счастливым.

Едва жизнь покинула хозяина лачуги, в ней снова стало темно. Лишь только слабый огонёк светильника подрагивал, догорая.

Ма Лян закрыл глаза покойному и шатающимися усталыми шагами пошёл в свою фанзу, чтобы хоть немного поспать.

Но только короток был сон юноши, а пробуждение было неприятным.

Как ветер разносит созревшие семена, так и весть о чудесах Ма Ляна разлетелась по всей деревне. Долетела она и до ушей жадного помещика. На рассвете его слуги ворвались в фанзу художника и потащили Ма Ляна к своему хозяину.