Читаем Китайский массаж полностью

Пронзительный визг Ду Хун свидетельствовал о том, что уже слишком поздно. Только услышав громкий вопль Сяо Тан, Цзи Тинтин сразу поняла, что произошло. Она отшвырнула сумку, тут же бросилась к двери и нащупала плечо Ду Хун, которая скрючилась от боли. Ду Хун прижалась к Цзи Тинтин и вдруг обмякла, устремилась куда-то вниз, видимо, теряя сознание. Цзи Тинтин подхватила её под мышки, а потом протянула руку и начала ощупывать правую кисть Ду Хун: мизинец в порядке, безымянный палец тоже, средний тоже, указательный тоже, вот только в средней фаланге большого пальца огромная вмятина, суставы вывернуты. Цзи Тинтин топнула ногой и беззвучно зарыдала, повторяя:

— О, небеса! О, небеса!

Такси неслось вперёд. Ду Хун привалилась к Ша Фумину, и тот прижал её к своей груди. Сколько раз Ша Фумин мечтал о том, чтобы хоть раз по-настоящему обнять Ду Хун. Можно без преувеличения сказать, что сбылась его заветная мечта. Наконец-то ему выпал подобный шанс. Но что это были за объятия… Ша Фумин предпочёл бы тогда и вовсе не обниматься. В итоге Ша Фумин обнимал Ду Хун и обеими руками держал её травмированную правую кисть. От этого прикосновения сердце раскололось и потихоньку превратилось в лёд, опять-таки в форме руки. Ша Фумин не мог понять: в его судьбе рука и лёд, лёд и рука всегда вместе, почему они ходят парой, как тень за предметом? Ша Фумин верил, что прототипом руки была вода — она так же плавно стекала вниз, так же разветвлялась. Только она слабая. Стоит судьбе приподнять голову, как рука обращается в лёд. От таких мыслей Ша Фумин замёрз наполовину, и Ду Хун в его руках тоже стало холодно.

Ду Хун уже очнулась. Ей было больно. Она с трудом превозмогала боль, и тело её беспокойно извивалось в объятиях Ша Фумина. Ша Фумин хорошо знал, что такое боль, он хотел бы страдать вместо Ду Хун. Он хотел бы вытянуть боль из тела Ду Хун, положить её себе в рот, разжевать и проглотить. Он не боялся боли. Ему плевать! Ради того, чтобы Ду Хун перестала мучиться, он готов был любую боль засунуть себе в желудок.

Ша Фумин держал руку Ду Хун в своей ладони, но до этого не осмеливался посмотреть, что с ней, а сейчас осторожно погладил, и волосы на его макушке встали дыбом. Боже! Неудивительно, что Цзи Тинтин без остановки взывала к небесам. Оказывается, Ду Хун сломала большой палец.

Что такое большой палец правой руки для массажиста? Понятно без слов. У человека всего две руки, и если ты не левша, то левая рука выполняет вспомогательную функцию. А где точка приложения силы у правой руки? Правильно, в большом пальце. Все основные массажные техники требуют силу большого пальца. Если большой палец сломан, даже если врачи поставят спицу и срастят его, всё равно, считай, для массажиста правая рука потеряна. Слепые и так инвалиды, а Ду Хун теперь инвалид в квадрате. Рука — это не только лёд, это ещё сталь и железо.

У Ша Фумина в мозгу тотчас всплыло одно слово — «калека». Несколько лет назад в Китае не было слова «инвалид», и люди тогда называли инвалидов калеками, в итоге это слово стало для них самым табуированным, самым неприятным. Впоследствии общество сделало им огромную уступку, начав, наконец, называть калек инвалидами. Вот такой вот подарок от общества недееспособным людям. Языковой подарок в виде одного слова. Слепцы в восторге! Но, Ду Хун, любимая моя Ду Хун, ты больше не инвалид, ты калека. Ша Фумин поднял голову и, сидя в такси, «посмотрел» на небо. Он увидел звёздное небо. Звёздным небом был непроницаемый стальной лист, издававший неприятный запах.

Ду Хун ещё очень молода, она «маленькая». Как ей жить в будущем? Обеспечивать себя она уже не сможет. Всё, что у неё останется, — это время. В будущем у неё будет много-много времени, просто завались. Время — такая штука, в определённый момент у него лютая наружность, как у нечистой силы. Нечисть с торчащими клыками обступит эту юную красавицу со всех сторон. Кроме как быть изрешечённой множеством ран, другого выбора у неё не останется.

Но ведь время надо «проводить», Ду Хун, а как ты будешь его «проводить»?

Ша Фумин почувствовал жар под ложечкой, он опустил голову и сказал:

— Ду Хун, выходи за меня!

Ду Хун вытянулась всем телом и медленно высвободилась из объятий Ша Фумина. Она спросила:

— Господин начальник, как вы можете в такой момент произносить подобные слова?

Настал черёд Ша Фумина. Его тело тоже выпрямилось. И правда, как ты можешь в «такой момент» произносить «подобные слова»?

Ша Фумин снова заключил девушку в свои объятия и крепко прижал к себе:

— Ду Хун, клянусь тебе, я больше не заикнусь об этом.

Всё тело Ша Фумина умерло, лишь желудок продолжал жить бурной жизнью. Жить и болеть.


Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза