Китайский проезд

Но секретарша никак не выразила своего отношения к букету, поставила его в вазу на полке книжного шкафа, перенесла поднос с чаем на журнальный столик перед Зю Ганом и вытащила из бара бутылку «Хенесси».

Между тем Зю Ган повернулся к своему партийному заместителю – кудряво-рыжему плотному мужчине лет сорока пяти – и жестом попросил его открыть свой атташе-кейс. Тот тут же вытащил из атташе-кейса какой-то документ, а Зю Ган кивком головы велел передать его Го Ву Хину.

– Что это? – спросил тот.

– Беловежское соглашение девяносто первого года о роспуске Советского Союза. Оно было принято втайне от страны, когда Ель Тзыну нужно было свалить Горбачева. Но Дума вправе его денонсировать, и мы сделаем это. Завтра же! Если вы нас поддержите.

– И тогда? – Го Ву Хин, не читая документа, посмотрел Зю Гану в глаза.

– А тогда какой у них выход? – нетерпеливо вмешался рыжий заместитель Зю Гана. – Это решение поставит Ель Тзына вообще вне закона!

– И тогда он расстреляет Думу из танков, – продолжил свою фразу Го Ву Хин, как бы игнорируя вставку рыжего.

– Прикажет расстрелять! – поправил его Зю Ган. – Но выполнит ли армия его приказ? – Он отхлебнул чай. – Если, конечно, не только мы, коммунисты, окажемся в Думе под обстрелом…

Го Ву Хин отложил текст Беловежского соглашения и снова поднял глаза на собеседника. В словах Зю Гана ему послышался укор за то, что 4 октября 1993 года, когда по приказу Ель Тзына танки расстреливали Белый дом с маршалом Хасом, генералом Ру Цкоем и Зю Ганом, Го Ву Хина не было с ними. Но Зю Ган ответил ему невинным взглядом.

– Значит, вы… решились? – спросил Го Ву Хин.

– Мы не можем упускать момент! – напористо сказал Зю Ган. – Сегодня мой рейтинг – семьдесят три процента, а Ель Тзына только шесть. Даже американцы уже похоронили его и зовут меня в Штаты знакомиться. Так зачем нам ждать до июня?! Мало ли что может случиться. Нет, нужно подтолкнуть, ускорить процесс! Вызвать огонь на себя, а потом объявить импичмент президенту!

Го Ву Хин встал и, прикусив мундштук трубки, в мудрой задумчивости прошелся по кабинету. Он знал силу паузы и вес своего народного авторитета. Если он, с его репутацией всенародного кормчего правды, примкнет к коммунистам, чаша весов истории непреложно качнется в их сторону. Подойдя к окну, он медленным взглядом окинул расходящийся внизу в метельном ветре митинг, шелуху плакатов и газет, летящую над Охотным рядом, и недалекий, всего за ямой на Манежной площади, Кремль. Так близко, так совсем рядом были от него купола Кремлевского дворца и здание царского Сената, а ныне Администрации президента!

– Что ж… – раздумчиво произнес он тоном человека, роняющего исторические слова. – Граф Толстой говорил, что человек должен менять убеждения, стремиться к лучшему… Но мои убеждения не изменились. Я как был против партийной номенклатуры, а не против честных коммунистов, так и остался. А именно она, эта бывшая номенклатура, и засела сейчас в Кремле. И с ее антинародной, преступной властью действительно пора кончать. Я… я поддержу вас.

23

Круговые сверла землепроходческого щита с надсадным ревом вгрызались в веками слежавшуюся породу. В темном и грязном подземном туннеле, освещенном лишь редкими лампочками подвесной времянки, вагонетки, подрагивая на узких рельсах, волокли к подъемнику выгрызаемую щитом породу. Это на глубине тридцати трех метров под Охотным рядом рабочие «Земстроя» прокладывали канализационный коллектор будущего торгового комплекса «Манежная площадь».

Выше, в туннелях Московского метрополитена, перегруженные утренними пассажирами поезда радиальных линий останавливались у платформ станций «Охотный ряд», «Площадь Революции» и «Театральная», чтобы разгрузиться и загрузиться новыми потоками москвичей, спешащими на работу в разные концы российской столицы.

Еще выше, в подземных переходах, шла бойкая торговля утренними газетами, сигаретами, детективной литературой, семечками, лотерейными билетами, мороженым и новорожденными котятами.

А на поверхности, по Тверской улице и Охотному ряду, сквозь мелкую утреннюю поземку катил поток машин… снегоуборочные комбайны железными челюстями жевали сугробы… москвичи с портфелями и «дипломатами» выскакивали из переполненных троллейбусов и автобусов и спешили в министерства, комитеты и департаменты… милиция свистками гоняла пешеходов, спешащих перебежать Охотный ряд поверху, вместо того чтобы пользоваться подземным переходом… и рядовые депутаты Думы, поглядывая на часы, наспех доедали бутерброды в думском буфете и спешили в зал заседаний, предъявляя охранникам свои депутатские «корочки»…

Из этих ручейков думских депутатов, рассаживавшихся в красные бархатные кресла, теле– и кинооператоры, стоя за камерами, привычно выбирали лишь знаменитые лица – Жир Ин Сэна, фанфарона и лидера либерально-демократической партии… Йяв Лин Сана, экономиста и западного любимца… бывших знаменитых демократов… мудро-непотопляемого коммуниста Лу Кяна… и, конечно, вождя новых коммунистов Зю Гана.