Китайский проезд

Стюардессы и пассажиры полезли под кресла, кошелек с паспортом нашелся где-то в двадцатом ряду, и «Гундарева» счастливо затихла с ним в своем кресле.

Лэсли вставила пробки в уши, но тут зажглись табло «Пристегнуть ремни» и по радио объявили:

– Наш самолет приближается к столице нашей Родины, городу-герою Москве! Просьба всем пристегнуть привязные ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение!

Лэсли вынула пробки из ушей.

– Не дали иностранцам поспать! – сказала златозубая «Гундарева» за спиной Александры и тронула ее за плечо. – Скажи своему Робсону, что я извиняюсь.

– Ладно, бывает… – отмахнулась Александра и увидела, что улыбающийся «Евстигнеев» снова подошел к их рядам.

– Ну, что ты пришел? – спросила у него златозубая. – Уйди с глаз моих! Уйди к своему Зю Гану!

– Мириться пришел, – сказал лысый заискивающе.

– Уйди от греха! Я убью тебя, понимаешь? Я тебя размажу! По аэропорту!

– Мужчина, сядьте! – Стюардессы под руки увели лысого в конец самолета.

«Ту-154» грохнулся колесами о посадочную полосу, подпрыгнул, снова прильнул к земле и покатил, гася скорость, к аэровокзалу вдоль череды осколков развалившегося «Аэрофлота» – самолетов с разномастными надписями на бортах: «САМАРА», «КУЙБЫШЕВСКИЕ АВИАЛИНИИ», «TUMEN-AIR», «BASHKIRIA»…

Шофер Штаба избирательной кампании президента встретил их при выходе с летного поля, вскинул на плечо тяжеленные сумки Лэсли и Александры. Они прошли через аэровокзал к «ауди», сели в нее и медленно покатили к выезду из аэропорта. И тут в двери аэровокзала они опять увидели свою златозубую соседку. Она была под руку с… да, с «Евстигнеевым»! Наклонив к ней свою лысую голову, он держал ее под локоток и наговаривал что-то торопливо-интимное, а она слушала и улыбалась золотыми зубками. Ему улыбалась, ага…

У Патрика вытянулось лицо, а Лэсли вдруг завистливо сказала:

– Well! Все-таки есть мужчины в России. Пусть лысые, но есть!

– Значит, лысый Зю Ган может выиграть выборы? – спросил у нее Патрик.

– Запросто, – ответила Лэсли.

35

– …При коммунистах в этой стране была лишь одна форма собственности – корпоративная, – говорил яйцеголовый астматик Марк Бреслау, расхаживая по просторному номеру на одиннадцатом этаже «Президент-отеля», который стал теперь офисом американской команды. – Вся страна принадлежала компании по имени «КПСС Unlimited», и это была монополия, но публичная: каждый мог получить акцию, если вступал в коммунистическую партию. А чем лучше он делал карьеру внутри партии, тем больше он получал акций в виде привилегий, дач, закрытых курортов и больниц. Но все эти блага финансировались только из прибылей…

Это был внутренний, только для членов команды, «брифинг» – подведение итогов двухнедельного опроса всей страны с попыткой осмыслить увиденное, услышанное и отмеченное столбцами цифр на огромной карте России, висевшей на стене. Цифры, записанные синим фломастером, показывали не шесть процентов популярности действующего президента, а – повсеместно! – ноль и даже отрицательные величины. И потому Марк Бреслау был против присутствия на этом брифинге всех посторонних, даже Александры, но Патрик сказал ему: «Come on, Mark! Никто уже не боится КГБ в этой стране! Пусть она посидит!» – и Александра осталась.

– А основной капитал коммунисты не трогали, – продолжал Марк. – Земля, полезные ископаемые, вся рабочая сила и интеллект страны – это было святой и неприкосновенной корпоративной собственностью. За ее счет коммунисты создали армию, бесплатную медицину, ядерную мощь и знаменитый русский балет…

Тут дверь отворилась, и в номер вошла Тан Ель, скромно, как опоздавшая студентка, села у двери с тетрадкой на коленях. Марк переглянулся с Хью Риверсом, Лэсли Голдман и Джимом Рэйнхиллом, но те только бессильно пожали плечами – не выгонять же дочь президента!

– Что ж, продолжим, – сказал Марк. – Итак, при коммунистах вся государственная система выполняла одну задачу: охраняла их собственность мечом и законом. Даже за колоски, которые русские колхозники иногда воровали с поля себе на еду, Сталин сажал в тюрьму на десять лет! Поэтому система держалась семьдесят лет – ее собственность была священна! Конечно, и тогда были жулики, но никто не мог украсть больше, чем он мог спрятать у себя в холодильнике. А уж про то, чтобы отправить украденное за границу, и речи быть не могло! Фурцева, министр культуры при Хрущеве, построила себе дачу за счет средств из культурных фондов, но она не могла даже пенни перевести в какой-нибудь западный банк. И даже Сталин не мог! Когда его дочка уехала на Запад, она оказалась там нищей и закончила свои дни в лондонском церковном приюте. Таким образом, все, что принадлежало коммунистам – даже ворованное, – оставалось внутри страны…